"Склеивать земной шар малярным скотчем": россияне помогают украинским беженцам выбираться в Европу. Разговор с волонтеркой

Жительница Санкт-Петербурга 39-летняя Надежда Колобаева последние несколько месяцев занимается волонтерством, помогая выбраться из РФ в Европу беженцам из Украины, которые были вынуждены бежать с оккупированных территорий в Россию.

Надежда – одна из немногих граждан России, которые после начала войны в Украине продолжают открыто писать в социальных сетях, и единственная беседовавшая с нами волонтерка, которая выразила желание указать в интервью свои данные. Колобаева, окончившая факультет журналистики МГУ, в настоящее время работает в кино вторым режиссером.

Надежда рассказала NEWSru.co.il о своей волонтерской деятельности и о положении украинцев, после 24 февраля оказавшихся на территории Российской Федерации.

Беседовала Алла Гаврилова.

Надежда, ваша активная позиция в социальных сетях и интервью, которые вы даете, могут быть расценены как нарушение "закона о фейках". Почему вы идете на этот риск?

Знаете, когда вышел "закон о фейках", я на три дня закрывала Facebook и Instagram. И это были для меня самые страшные дни. И поняла, что лучше буду писать обо всем честно и открыто, чем буду превентивно бояться и молчать.

Наверное, это прозвучит пафосно, но я не хочу быть коллаборантом и предпочитаю для себя оставаться честным человеком. Возможно, из-за этого мне придется пожертвовать внешней свободой, но я сохраню свободу внутреннюю.

Я себя чувствую как в Германии в 39-м году, когда каждому человеку предстояло сделать выбор – молчать и соглашаться, говорить и убегать или говорить и оставаться – рискуя довольно плачевно окончить свои дни. Я пока остаюсь и говорю, хотя некоторую часть моих знакомых уже схватили. Например, однокурсница моей жены Александра Скочиленко оставила в магазине "Магнит" ценник с информацией о том, что в Мариуполе погибли пять тысяч человек (тогда еще никто не знал, что там десятки тысяч погибших). И Саша с апреля находится в СИЗО, потому что какая-то увидевшая это бабушка побежала к менеджеру и сказала, что кто-то "распространяет фейки о действиях наших вооруженных сил". Так что, конечно, с точки зрения Российской Федерации я распространяю фейки, но, на мой взгляд, я говорю правду.

В чем заключается ваша волонтерская деятельность и в каких рамках вы ею занимаетесь?

Я начала помогать беженцам, когда узнала, что в России есть такая возможность – совершенно случайно, от коллег. Это произошло месяца два назад. Это такой чат волонтеров. Когда я туда вступила, в питерском чате было четыре тысячи человек, а в московском – три тысячи. Теперь в питерском девять тысяч и шесть тысяч в московском. В частности, примерно человек 150 присоединились к нам после того, как я написала об этом в Facebook.

В основном мы помогаем украинским беженцам уехать из России в Евросоюз, потому что мы убеждены, что на территории РФ им оставаться небезопасно.

Во-первых, после того, как беженцы проходят так называемую фильтрацию (отличное слово для этого выбрали, здравствуй, фашистская Германия), они попадают в пункты временного размещения (ПВР). Мы их оттуда забираем и покупаем им билеты на поезд или на автобус. Когда они попадают в Москву, оттуда их как правило везут на границу Псковской области и Литвы. Самый простой путь из Петербурга – высадить их на границе Ленинградской области и Эстонии на пешеходном переходе. Дальше мы связываемся с зарубежными волонтерами, чтобы их приняли, разместили, накормили и купили им билеты дальше, поскольку мы из России не можем им в этом помочь из-за запрета российских карт.

Какая часть украинцев не хотят уезжать в Европу? И какую помощь вы оказываете этим людям?

Уехать хотят не больше половины. Мы пытаемся помогать и этим людям, но тем, кто находится в ПВР, помочь трудно, потому что объем необходимой помощи просто несоразмерен нашему сообществу. В ПВР их обеспечивают крышей над головой и питанием. Это все. Всего ПВР в России несколько сотен. Как только украинцы на гуманитарных автобусах попадают в Россию, их развозят по разным ПВР – от Ростова до Владивостока. На каждую область есть разнарядки на людей, которых они должны принять.

Официальные власти утверждают, что в Россию с 24 феврали попало 1 миллион 400 тысяч беженцев. Эти цифры никак не совпадают с тем, что приходит в разнарядках по областям. Если суммировать все разнарядки, получается около 100 тысяч. И еще, по нашим подсчетам, примерно столько же украинцев выехали из России в Европу.

В ПВР ситуация чудовищная, там как правило нет даже туалетной бумаги, не говоря уже о предметах гигиены. Одежды у беженцев как правило нет, тем более летней. Они ведь в основном уезжали зимой, при минусовой температуре. Мы собираем им на кроссовки, шлепки, штаны, футболки. Некоторые в буквальном смысле убегали в ночной рубашке. Я знаю девушку, которой пришлось из-под бомбежек убегать голышом, ее завернули в простыню и так посадили на автобус. Наше государство не обеспечивает их практически ничем из того, что нужно для жизни. Это все ложится на плечи волонтеров.

Многие люди просят помочь им найти работу, но для этого нужны документы, нужны разрешения на временное пребывание иностранного лица, временные документы и патент на работу, а также работодатель, который не побоится взять на работу человека с украинским паспортом. Думаю, им сейчас всем будут предлагать оформить российский паспорт, потому что на оккупированных территориях процесс уже начался, но пока они тут с украинскими паспортами и конечно же сталкиваются с тем, что работодатели им отказывают в приеме на работу. Врачи, например, должны проходить платные экзамены – доказывать свою квалификацию. Каждый экзамен стоит 20 тысяч рублей, у украинцев нет таких денег, плюс есть странный закон, согласно которому они не могут обменять оставшиеся у них гривны на рубли, пока не получат десять тысяч рублей от российского государства. Эту единоразовую выплату пока получили далеко не все. Но проблема еще в том, что мы знаем далеко не о всех ПВР.

А есть места, где волонтерам просто не дают работать. Например, когда волонтеры пришли в пензенский ПВР, начали помогать там людям и вывезли какую-то часть из них за границу, быстро подключилась ФСБ, передала данные волонтеров "титушкам", ребятам проткнули шины на машинах, разбили стекла, разрисовали и заставили их прекратить свою деятельность. А девушка, которая эту группу волонтеров возглавляла, была вынуждена бежать из области и сейчас никто не знает, где она. То же самое произошло в Твери. Там волонтерам вменяют "организацию военизированного сопротивления".

Меня пытались изгнать из нашего чата за то, что я пишу об этом в Facebook и якобы подвергаю опасности беженцев и волонтеров. Хотя я не верю, что в чате из десяти тысяч человек не сидит человек 50 товарищей майоров, отслеживающих каждое наше слово. Не зря у нас запрещены любые разговоры о политике – только строго просьбы и предложения. Более того, если кто-то из украинцев пишет, что просит вывезти его с оккупированной территории, его просят убрать слово "оккупированной" и написать новый запрос. В общем, я уверена, что об этом чате знают и пока допускают нашу деятельность.

Как вы думаете, почему допускают?

Я не думаю, что им выгодно иметь внутри страны сто тысяч агрессивно настроенных украинцев. К тому же, властям выгодно, чтобы украинцам помогали волонтеры.

На какие деньги волонтеры помогает беженцам? Вы, например?

Строго на свои. Те, у кого нет денег, помогают организационно. Например, принимают заявки в чат-боте и дальше распределяют через координаторов. У меня, например, есть машина и некоторое количество свободных денег. Я просто ограничила все свои потребности едой и бензином, ничего больше не покупаю, и все, что у меня остается, пускаю на беженцев. Еще иногда мне приходят донаты от друзей, которые читают мои посты в Facebook. Все работают строго на свои, и даже фонд "Гражданское содействие" работает строго на донаты. Нет никаких других источников финансирования.

Вы говорите, что примерно половина украинских беженцев не хочет никуда дальше ехать. Можете поделиться своими наблюдениями о том, какие люди чаще всего хотят остаться, а какие уехать?

Большинство тех, кто хотят остаться в России, просто боятся Европы, незнакомого языка, своей беспомощности в чужой языковой среде. Все без исключения жители оккупированных Россией территорией говорят по-русски, у очень многих в России семьи, друзья, знакомые. К тому же, здесь их не бомбят, и у них создается ощущение безопасности.

Очень небольшая прослойка действительно верит российской пропаганде. Они действительно считают, что их "освободили", что они были "под властью фашистов", что Мариуполь разбомбили ВСУ и "Азов". Что их защитят, спасут и буквально через три месяца отстроят Мариуполь и они смогут туда вернуться, чтобы жить с российскими паспортами в новых домах, которые будут больше и лучше, чем были у них при Украине. Если судить по нашим чатам, таких людей процентов десять.

И еще очень многие – это люди с ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство – прим.ред.), которые вообще не хотят чтобы их трогали, потому что их, наконец, не бомбят. Они не готовы даже выйти из ПВР, чтобы просто посмотреть окрестности.

Очень сложно с пожилыми людьми. Их вообще часто не удается вывезти с оккупированных территорий, потому что они не хотят слушать родственников, а хотят жить хоть на развалинах, но только в своем городе.

А те люди с ПТСР, которые находятся здесь, не получают никакой квалифицированной помощи. И волонтеры, как правило, не умеют с такими людьми работать, мы просто не понимаем, что с ними делать.

Те, кто хотят уехать в Европу, – более молодые, активные, проукраинские?

Да, совершенно верно. Люди, у которых есть родственники в Европе, кто знает о размере пособия в Германии, например. Те, у кого уже уехали в Европу знакомые и родственники.

Из тех, кто уезжает в Европу, есть и пророссийско настроенные люди?

Да. Я вывозила одну очень пророссийски настроенную семью. Они из Мариуполя, где все это время слушали и смотрели российскую пропаганду. Говорили, что Мариуполь и вообще вся Донецкая и Луганская области с удовольствием бы вошли в состав России еще в 2014 году. Они очень много рассказывали мне о том, что в подвал, где они прятались, бросал гранаты "Азов" (так и не смогли объяснить, зачем), что Мариуполь вообще бы не разрушили, если бы по городу не шлялись бойцы "Азова" и снайперы ВСУ. Потом уже они мне сказали, что у них в подвале круглосуточно работало радио ДНР.

А почему же они тогда решили уехать в Европу?

Они объяснили, что остались бы в России, но поняли, что их тут ненавидят. Они рассказали, что поняли это, когда ехали в поезде из Ростова и слышали разговоры пассажиров в соседних купе и русских солдат, видимо, ехавших с фронта.

Люди есть совершенно разные. Есть очень агрессивно и антироссийски настроенные. У меня была другая семья из Мариуполя – муж, жена и 18-летний сын, которые с огромной нежностью говорили о том, каким цветущим был их город до войны, с ненавистью говорили об оккупантах и рассказывали, как у них на глазах расстреливали людей, которые просто стояли в очереди за водой. А та первая семья утверждала, что ВСУ непонятно зачем расстреливают людей, которые пытаются бежать в сторону Украины.

Есть такое понятие как close-up. Информация от очевидцев, которой ты, вроде бы, не имеешь права не доверять. Но очевидцы из одного и того же города говорят абсолютно противоположные вещи. И вот все эти полярности у меня совершенно перемешались. Я часто слышу: "Мы были настроены пророссийски и сейчас не можем ненавидеть Россию, но после 24 февраля все стало иначе. Мы даже с родственниками перестали общаться, потому что они называют нас укронацистами и жертвами украинской пропаганды". Такие люди обычно не высказывают агрессии в адрес россиян, но и уже не думают, что при России зарплаты на оккупированных территориях вырастут в пять раз. Оказывается, многие действительно в это верили – и даже те, у кого есть родственники в Донецке, которые после создания ДНР обнаружили, что в пять раз у них выросли цены, а не зарплаты.

Я считаю, что все это – результат качественной пропаганды. Я все-таки по образованию телевизионщик, а нас хорошо учили, что такое пропаганда и как ее распознать. Мне кажется, наши телевизионщики вместе со спецслужбами научились просто максимально отравлять пропагандой мозг и сердце. Моя бабушка, самый мирный человек на свете, которая даже муху мухобойкой убивала с сомнением, в июле 2014 года, когда ей было 78 лет, сказала: "Дайте мне автомат, я поеду на Украину и буду убивать жидобендеровцев". Она не очень понимала, кто такой Бандера и вообще что он Бандера, а не Бендера, но ей сказали по телевизору, что там притесняют русский язык и русскую культуру и что жители просят о помощи.

Вы можете помочь людям выехать с оккупированных территорий?

Нет. Это самое сложное. Я сталкивалась с несколькими случаями, когда мне звонили с оккупированных территорий. Наш чат в этом отказывает, потому что мы можем оказывать помощь только на территории РФ. Но в Украине действует свой чат под названием "Помогаем уехать", и с их помощью я вывезла две семьи на территорию, подконтрольную Украине. Одна семья, например, оказалась вообще в немыслимой ситуации. Их выпустили из ДНР, но не приняли в России, потому что у мужчины в справке, которая прилагается к паспорту, было написано, что его место рождения – Донецк. Его обвинили в том, что он является предателем родины и спонсором "укронацистов".

Этот мужчина пытался выехать с женой и двумя 12-летними близнецами и позвонил мне с границы в слезах. Я связалась с "Помогаем уехать", и они мне объяснили, как он может выехать с территории ДНР в сторону Украины. Сейчас эта семья уже во Львове. Вообще мы абсолютно бессильны на территории так называемой ДНР – там не могут работать ни украинские, ни российские волонтеры. Поэтому мы всем говорим, что оттуда надо своими силами доехать до любого российского города, а там мы поможем.

Ваша сеть способна помочь всем, кто хочет уехать?

Пока мы справляемся.

Сколько вы лично вывезли человек?

25. И дистанционно, координируя по телефону, еще человек 15-20.

А в целом ваш чат?

Подсчитать довольно сложно, но думаю не меньше тысяч 20-ти. Мы обычно получаем от координаторов такие запросы: встретить там-то такую-то семью. Некоторые едут парами или по трое, некоторые едут ввосьмером. Точно подсчитать катастрофически сложно, потому что информация рассеяна среди множества людей.

Ваша волонтерская сеть, наверное, не единственная?

Наверняка. И как минимум свои волонтерские сети есть у каждого ПВР. Я состою почти в десятке волонтерских чатов.

Какие в основном люди помогают украинским беженцам?

В основном оппозиционно настроенные люди, которые очень тяжело переживают войну и для которых, как для меня, помощь беженцам – это спасение для психики. Молодых больше, но далеко не все молодые. Для нас нет слова "спецоперация", есть слово "война". Мы понимаем, что на нас лежит коллективная ответственность за происходящее, что это мы что-то не доделали, не довыходили на улицы, на доголосовали, не допротестовали, и теперь нам осталось только склеивать земной шар малярным скотчем. Это и попытка сохранить свою психику, и возможность помочь людям, которые из-за нас все потеряли. Я не знаю никого, кто был бы за эту войну и при этом помогал бы беженцам, хотя полагаю, что есть и такие люди, просто они делают это по другим причинам.

Лично из волонтеров я знаю, наверное, человек сто. Они все настроены за мир и поддерживают позицию Украины. Причем мы как раз считаем себя патриотами России в настоящем понимании этого слова, а не в том понимании, как те, которые "Родину путают с жопой президента", как сказал Шевчук.

В ваш адрес поступают угрозы?

Да, но не так часто, как я думала. Чаще всего мне предлагают валить в "свою Украину" и угрожают "накатать заяву в ФСБ".

Как ваши близкие относятся к тому, что вы совсем не скрываете свою позицию?

Тяжело. У меня вообще пропал контакт с бабушкой и мамой. Бабушка настроена пропутински, она смотрит телевизор и верит пропаганде. Мама моя сказала, что ничего про это знать не хочет, потому что хочет "жить в мире и добре" и поэтому просит не присылать мне фотографии разрушенных домов, "их и у нас хватает". Сестра очень переживает. Жена, конечно, тоже переживает и опасается последствий и для меня, и для нее, и для ребенка, которого мы воспитываем. Она убеждена, что можно и промолчать, но я молчать не могу, и она это знает.

Чем больше мы об этом молчим, тем становится хуже. И правда имеет психотерапевтический эффект. Потому что люди, которые сейчас молчат, просто сходят с ума. Кто-то ожесточается, кто-то ходит по психотерапевтам, кто-то поедает сам себя. Я уже сказала, что три дня, когда у меня был закрыт Facebook, были для меня самыми тяжелыми. Кроме того, меня вдохновил пример Навального, который свободен, даже оставаясь в тюрьме. И это чувство внутренней свободы мне хочется сохранить, невзирая на все внешние обстоятельства. Возможно, со стороны это выглядит психозом или чрезмерной самоуверенностью, но нет, я осознаю все риски, но отказываюсь превентивно боятся. И так сто миллионов человек у нас живут под диваном. И для меня еще бесконечно важно то, что я слышу от украинцев. Может быть, это то, ради чего я все это затеяла.

Я понимаю, почему вы не молчите. Но почему вы не уезжаете?

Может и придется. Мы все чаще об этом думаем. С одной стороны мне хочется продолжать помогать беженцам на территории России – это то, что я реально могу, и то, что меня держит. Но с другой стороны я понимаю, что не хочу ближайшие 15-30 лет провести в тюрьме. Это жуткий внутренний разрыв, когда одна половина орет "Собирай вещи и убегай", а вторая половина говорит "Ну конечно, а кто же будет тогда помогать беженцам?" И я пытаюсь при помощи специалистов этот внутренний конфликт решить.

Сейчас у украинцев складывается полное ощущение того, что в нашей стране готовы говорить об этом человек десять. Конечно же, это не так, но я по друзьям и знакомым знаю, что они очень боятся. А если бы хотя бы пара миллионов не боялась… К сожалению, пример Навального никого не вдохновил. Он надеялся, что если скажет: "Ребята, это не страшно, давайте не молчать, иначе мы потеряем Россию, за ним пойдут". Но не пошли. И так оно и вышло – мы продолжили бояться и потеряли Россию. Она уже никогда не будет такой, какой была даже до 24 февраля. Получается, что Навальный был прав, а неправы были те, кто боялись и молчали. Хотя я их прекрасно понимаю.

Вот пусть я буду одной безумицей, которая этого не боится.