"Считаем Путина виновным". 15 лет трагедии Беслана, разговор с Эллой Кесаевой
1 сентября 2004 года, около 8 часов утра, группа террористов захватила школу №1 Беслана (республика Северная Осетия-Алания). Нападение было совершено во время праздничной линейки. В заложниках оказались 1128 человек, в основном дети, в том числе совсем маленькие – в этот день не работало несколько окрестных детских садов.
3 сентября в 13:03 и в 13:05 в спортзале школы, где находились заложники, прогремели два взрыва. Затем последовал штурм школы отрядами специального назначения "Альфа" и "Вымпел". Погибли 334 человека, из них 186 детей. Еще около 800 человек были ранены.
Согласно официальной версии, террористов было 32. Единственный выживший боевик Нурпаши Кулаев был осужден на пожизненное заключение.
В рамках деятельности СК РФ официальное расследование теракта в Беслане продолжается до сих пор. Дело расследовали также две парламентские комиссии – северо-осетинская парламентская комиссии под руководством вице-премьера парламента Станислава Кесаева и федеральная парламентская комиссия под руководством вице-спикера Совета Федерации Александра Торшина. Существуют и два независимых расследования – депутата Госдумы от фракции "Родина" Юрия Савельева, который входил в комиссию Торшина, однако опубликовал доклад, противоречащий официальным выводам комиссии, а также так называемое "народное расследование", материалы которого были переданы в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ).
В апреле 2017 года ЕСПЧ вынес решение по делу "Тагаева и другие против России". Дело включает в себя семь исков, которые были поданы в 2007-2011 годах от имени 409 человек. ЕСПЧ признал, что Россия нарушила пункт номер 2 ("Право на жизнь") Конвенции о правах человека, в частности не сделала все возможное, чтобы предотвратить теракт, а потом – спасти заложников. Страсбургский суд обязал Россию выплатить потерпевшим компенсацию в размере около 3 миллионов евро. В сентябре ЕСПЧ отказал России в пересмотре решения. Три месяца спустя власти РФ начали выплату компенсаций. Однако для многих жителей Беслана решение ЕСПЧ стало только еще одним этапом в борьбе за восстановление справедливости.
Спустя 15 лет после трагедии, в беседе с корреспондентом NEWSru.co.il Аллой Гавриловой, сопредседатель общественной организации "Голос Беслана" Элла Кесаева делится воспоминаниями о первых трех днях сентября 2004 года, а также рассказывает о последствиях решения ЕСПЧ и о новом иске, поданном в Европейский суд уже в этом году.
Элла, расскажите, как для вас начиналось 1 сентября 2004 года.
У меня первого сентября день рождения, и старший племянник подошел ко мне перед самым выходом, еще восьми не было, сказал, что накопил денег, и спросил, что мне купить. Он уже совсем взрослый был, 16 с половиной лет, мы с ним очень дружны были. Пока мы с ним шутили, из села приехал их отец. Село довольно далеко, в полутора часах езды от Беслана, и он приехал, чтобы пойти с мальчиками на линейку. Он вышел из дома с мальчиками и с моей Зариной, а я чуть задержалась, решила их потом догнать.
Сколько лет было вашей дочери и племянникам?
Зарине – 12, Аслану – 13, Алану – 16 с половиной.
Школа далеко от вашего дома?
Совсем рядом, пешком пять минут медленным шагом. Мы с их мамой, моей сестрой, сами там учились. Нужно выйти из дома, пройти по тропинке, перейти дорогу, потом железную дорогу, а за ней сразу ворота школы.
Я собралась, вышла на улицу, перешла дорогу и увидела, как в школу забежали террористы. Их было человек пять, лица были закрыты масками, на спинах рюкзаки. Они стреляли в воздух из автоматов. Я закричала и побежала обратно на дорогу – там обычно стоял полицейский пост. Мы за несколько лет до этого выпросили его у городской администрации. На этой дороге довольно оживленное движение, и когда-то там сбили мальчика. С тех пор там всегда стояли два сотрудника полиции, но в тот день их не было.
Позже из документов МВД РФ, показаний на суде над Кулаевым и расследования федеральной комиссии стало известно, что в течение августа осетинские и федеральные силовые структуры неоднократно получали информацию о возможном теракте. Последняя такая информация поступила в МВД за три часа до захвата школы. Анна Политковская в 2006 году публиковала отрывки из служебной переписки: "Докладываю, что на 8.00 08.09.2004… проводится работа по проверке информации о том, что 1 сентября 2004 года в 5 часов утра в г. Шали был задержан гражданин Арсамиков. В ходе проведенной работы Арсамиков рассказал, что планируется захват школы в г. Беслан…".
Тем не менее, школы Беслана не только не охранялись, но сотрудники ГИБДД, которые должны были нести службу на посту около школы № 1, о котором рассказывает Кесаева, были переброшены для охраны федеральной трассы в целях обеспечения безопасного проезда президента Северной Осетии Александра Дзасохова.
Глава ФСБ по Северной Осетии Валерий Андреев через два месяца после теракта получил звание генерал-лейтенанта, позже был переведен в Москву на должность заместителя начальника Академии ФСБ.
Должность руководителя ФСБ Правобережного района, районным центром которого является Беслан, занимал Олег Гайденко. После теракта в Беслане Гайденко тоже пошел на повышение. Возглавил отдел по борьбе с терроризмом в УФСБ РСО-Алания, потом был переведен в центральный аппарат ФСБ в Москву, возглавлял УФСБ России по Саратовской области и в Башкирии.– Здесь и далее курсивом примечания редакции.
…Я увидела, что полиции нет, и стала кричать, пыталась остановить проезжавшие машины, но их было мало. Я сразу поняла, что это теракт, побежала домой, звонила в полицию, но не дозвонилась, потом побежала к школе, но на железной дороге оказался порожний товарняк, я никак не могла его обойти, кто-то выскочил и уволок меня оттуда. Начала собираться толпа. Я пыталась найти какие-то ходы и перелезть через забор. Когда ничего не получилось, я побежала в здание городской администрации, ее еще тогда не охраняли. Там был и руководитель республики и уже много русских. Видимо, уже успели приехать из Владикавказа. Я хотела найти рупор, мне очень нужен был рупор, чтобы кричать в него детям, чтобы они спокойно себя вели, что их спасут. Из окна третьего этажа я увидела, как подъехала машина с военными. Они начали выгружать из кузова большие мешки и складывать у стены. Они делали это медленно, неспешно, а потом легли на них, как будто устали. Меня это поразило, я выбежала вниз и начала кричать: "Идите, спасайте их! Там моя семья!" Выскочили какие-то люди, завели меня в кабинет, стали успокаивать. Я спрашивала, почему они не спасают людей, а мне объясняли, что им нужен план школы. Я предложила им начертить план, я ведь там училась. Села чертить. Потом мне сказали идти домой.
Что было дальше?
У школы уже было оцепление, мне даже домой приходилось пробираться дворами. Здание администрации тоже быстро оцепили, было уже не войти. Нам сказали идти во дворец культуры. Там были психологи, видимо. Их было много. Нам давали успокоительное, поили чаем. Я думаю, что все это действовало. Люди слушали. Они к каждому в отдельности подходили, говорили, что всех спасут… Потом мы этих же психологов видели уже около морга, они там тоже успокаивали.
Вы что-то знали о том, ведутся ли переговоры с террористами?
Про переговоры, кроме обычных слухов, я слышала только от Кесаева (Станислав Кесаев, первый заместитель председателя парламента Северной Осетии, позже возглавил парламентскую комиссию по расследованию теракта). Из здания администрации, кроме Кесаева, больше никто к нам не выходил, а Кесаев выходил, пытался нас успокоить и заверял, что ведутся переговоры и что всех спасут.
Переговоры с террористами практически не велись, хотя боевики требовали вызвать в школу переговорщиков. В самые первые часы после захвата школы одна из заложниц, Лариса Мамитова, вынесла записку с номером телефона для связи и с требованием террористов прислать в школу для переговоров президента Осетии Александра Дзасохова, президента Ингушетии Мурата Зязикова и советника президента России Асламбека Аслаханова. В записке было и четвертое имя, но до сих пор неизвестно, кого имели в виду террористы – секретаря Совета безопасности России Владимира Рушайло или врача Леонида Рошаля. Ни один из них на переговоры в школу не пошел, хотя Рошаля действительно вызвали в Беслан, и он общался с родными заложников.
Дзасохов позже утверждал, что его не пустили на переговоры федеральные силовики. 2 сентября в школу пустили бывшего президента республики Ингушетия Руслана Аушева. Террористы позволили Аушеву вывести из школы 24 заложника – несколько женщин и грудных детей, и передали с Аушевым письмо президенту России Владимиру Путину от Шамиля Басаева. Кстати, Роскомнадзор регулярно требует от сайта "Правда Беслана" – самой полной базы материалов по теракту в Беслане, расследованиям и судам – удалить записку Басаева, поскольку текст записки в 2011 году был признан экстремистским, из-за чего она находится в реестре запрещенных материалов.
Со своей стороны Дзасохов и Аушев, без участия федеральных властей, пытались подключить к переговорам с террористами президента Чеченской Республики Ичкерия Аслана Масхадова. Для этого они обратились к его заместителю Ахмеду Закаеву. С той же целью еще первого сентября к Закаеву обращалась Анна Политковская. Сам Закаев позже это подтвердил, как подтвердил и то, что Масхадов намеревался прилететь в Беслан. Дзасохов в полдень третьего сентября объявил об этом родственникам заложников. Час спустя начался штурм.
Что происходило второго сентября?
Еще вечером 1 сентября я услышала от других людей: по телевизору говорят, что в школе около 350 заложников. Мы все прекрасно знали, что заложников гораздо больше тысячи, и не понимали, почему власти врут. Утром второго сентября мы написали плакаты и стали искать тележурналистов, чтобы назвать им настоящие цифры. На плакатах было написано "Путин, заложников больше 800". Почему 800, а не тысяча? Потому что это было минимальное число людей, которые могли быть в школе, хотя все знали, что там больше тысячи. Мы с сестрой подходили ко всем, кто был там с камерами, – я телевизор почти не смотрела и по именам их тогда не знала. Но все российские журналисты, увидев плакат, отворачивали камеры, как мы ни умоляли. Все говорили: "Нам не разрешают". Мы спрашивали, почему они врут, они отвечали: "Нам так сказали". Потом плакат порвали.
Находившаяся в Беслане корреспондент "Коммерсанта" (это издание опубликовало реальное число заложников первым) Ольга Алленова писала, что федеральные каналы получили следующее распоряжение: "Родственников заложников в эфир не давать, количество заложников, кроме официальной цифры, не называть, слово "штурм" не употреблять, террористами боевиков не называть, только – бандитами. Потому что террористы – это те, с кем договариваются". Корреспондент "Новой газеты" Елена Милашина, также прилетевшая в Беслан, вспоминала в эфире "Радио Свобода", что видела плакаты, о которых рассказывает Элла Кесаева: "Я сама помню, как 2 сентября к Маргарите Симоньян, тогда спецкору "Вестей", подходили люди, бесланцы с плакатами, на которых было написано: их больше, чем 354, умоляли показать".
Первым число "354 заложника" назвал в эфире пресс-секретарь президента Северной Осетии Лев Дзугаев. В ходе суда над Кулаевым Дзугаева спросили, почему он назвал именно это число. В ответ Дзугаев произнес: "Я сказал, как мне велели".
Руководили информационным освещением теракта в Беслане немедленно прилетевшие на место событий заместитель пресс-секретаря президента России Дмитрий Песков (ныне пресс-секретарь Кремля) и заместитель директора ДИП "Вести" Петр Васильев (дослужился до должности генерального директора крупнейших региональных ГТРК).
Все журналисты федеральных телеканалов, транслировавшие утвержденную к эфиру информацию, были представлены к наградам. Молодая журналистка Маргарита Симоньян, неоднократно называвшая в эфире число 354, заявлявшая, что террористы не выдвигают требований, и одной из первых озвучившая официальную версию о том, что штурм начался в ответ на действия боевиков, уже через год была назначена главным редактором телеканала RT.
Поздно вечером второго числа я услышала, что убили моего зятя. Мы не знали, откуда пошел этот слух и можно ли ему верить. Поскольку информации нам никакой не давали, слухов было множество.
Третье сентября.
Рано утром третьего сентября мы начали писать плакаты уже на простынях, чтобы порвать было труднее. Эти простыни до сих пор лежат на чердаке. Взрыв раздался, когда мы писали.
Было два взрыва, в 13:03 и в 13:05.
Сразу после первого взрыва я выскочила из дома, но была стрельба, и я спряталась за пивным ларьком прямо рядом с домом. За дверью. Она деревянная была. Я стояла и видела, как обстреливали школу. По зданию велся шквальный огонь. Я видела, как отлетали от здания кирпичи. Я видела, как по школе стрелял танк. Спортзал мне видно не было, его заслоняло другое здание, но я примерно представляла, где он находится. И я видела, как в районе спортзала в небо поднимались цветные грибовидные облачка на тонких ножках – розовые, сиреневые. Я все время кричала "Остановитесь! Там никого не останется". Потом молилась, потом опять кричала. Потом оказалось, что я простояла там больше двух часов. Кто-то прибежал за мной и сказал, что Зарина в больнице, в инфекционном отделении.
Я прибежала в больницу, нашла палату, а там так много девочек, все в одинаковых халатах, осунувшиеся, с огромными испуганными глазами. Я смотрела и не могла узнать свою дочь, пока она не крикнула "мама". Я к ней подбежала, а она говорит: "Мама, мама, я думала, что вы про нас забыли".
Зарина не пострадала?
Она получила осколочные ранения, ее перевязали, потом нас перевели на второй этаж и попросили поскорее идти домой, если можем. Позже уже выяснилось, что от взрыва у Зарины сплющило глазное яблоко, начались проблемы со зрением, с почками.
Весь второй этаж был пустой, люди были только в одной палате – там была директор школы и еще несколько женщин. Потом в эту палату Путин приходил. Больше он ничего не видел. Школу не видел, кладбище не видел. Он с тех пор ни разу там не был.
Мы очень быстро вернулись домой. Зарина рассказывала мне подробности, рассказывала про террористов. Говорила, что один террорист пускал ее пить воду и называл по имени – услышал, как ее звала подружка, и запомнил.
По рассказам заложников, после того, как террористы узнали, что число заложников так сильно занижают, они стали вести себя гораздо агрессивнее и запретили людям пить. Отметим, что этой линии придерживаются не все бывшие заложники – некоторые утверждают, что воды их лишили еще до того, как стало известно, что транслируют телеканалы. В любом случае, заложники три дня голодали и почти не пили. Многие пили мочу.
Четвертое сентября.
Про мальчиков мы ничего не знали. Родственники обошли все больницы, расспросили, кого могли, но их никто не видел. Рано утром мы с сестрой побежали в школу, но нас не пустили. Стали приезжать военные и ставить оцепление. Мы в десяти метрах от двора стояли. Оттуда выносили тела, накрывали черными мешками. А вся земля были усыпана гильзами разного калибра. Я рукой их сгребла, сразу набрала полный кулак. Мы слышали, как на школьном дворе гудят машины, работают самосвалы. Они все грузили и вывозили, вывозили. Чистили следы. Потом оказалось, что все это – останки, вещи, части тел – вывезли на местную свалку, она недалеко от щебеночного завода. Весной охрана на заводе удивилась огромному количеству лис, и они догадались позвонить кому-то из наших. Мы поехали туда и нашли все это. Вещи детей. Много чего нашли. Так они зачищали… Потом все награды получили – Гайденко, Песков, Шойгу…
Министр обороны России Сергей Шойгу во время теракта в Беслане занимал должность главы МЧС РФ. Операция по "зачистке" места теракта проходила под его наблюдением.
Старшего мы нашли в морге. Узнали сразу. Он был без единого ожога. Лежал как будто спал. А в животе было пулевое отверстие. И в ногах. Он лежал там в носках, носки были белые, и в одном из носков деньги были, которые он держал мне на подарок.
А Аслана?
Младшего еще долго найти не могли. Мы с сестрой две недели каждый день ходили в морг. Она поднимала руки, изучала ногти. Странно сейчас вспоминать, но мы тогда были в таком состоянии, что все это переносили. Там еще была груда останков – оторванные руки, ноги. Их не исследовали, так и закопали все в том месте, где у нас сейчас памятник.
Сестра брала покойников за руки и внимательно смотрела – его ногти или не его ногти. Так и нашла, по ногтям. У него не было одной руки и одной ноги, он весь был обугленный, лицо и грудь в дырках, узнать никак было нельзя. Уже потом тело увезли в Ростов и провели экспертизу, которая подтвердила, что это Аслан.
Причину смерти Аслана установили?
Следователь вынес постановление о том, что экспертизу нужно проводить только по наружному осмотру. "Из целесообразности". Родителей не ознакомили с их правами, они даже не знали, что могут выяснять причины. На руки выдавали готовые постановления, основанные на этом самом "наружном осмотре".
Как вы решили начать свое расследование?
Мы, конечно, сначала ни о каком расследовании не думали. Просто собирались каждый вечер, рассказывали друг другу, что узнали, анализировали, пытались понять – от чего и почему погибли дети. Потому что сразу сказали – террористы взорвали бомбы, потом начали стрелять в спины заложникам, которые пытались бежать, и тогда спецназ решил идти на штурм. Но я же видела, как стреляли по школе из танков. Все, кто там были, понимали, что как минимум часть заложников не могла не погибнуть от такого массивного обстрела. И никто не мог понять, почему не стали сразу тушить пожар.
Вопросов было много, отвечать на них никто не хотел.
Следствие до сих пор утверждает, что взрывы в спортзале, после которых началась операция, стали результатом подрыва взрывных устройств террористов. Однако парламентская комиссия Северной Осетии и депутат Юрий Савельев, входивший в федеральную комиссию, не согласившийся с ее выводами и опубликовавший свой доклад, пришли к выводу, что причиной первого взрыва стал выстрел из РПО-А (реактивный пехотный огнемет "Шмель") с крыши соседней пятиэтажки. Второй взрыв произошел после выстрела реактивной штурмовой гранатой. Бомбы террористов взорвались уже в результате пожара, возникшего после обстрела школы из огнеметов. К тушению пожара приступили только через два часа, до этого генерал ФСБ Александр Тихонов, руководитель Центра специального назначения ФСБ РФ ("Альфа" и "Вымпел"), командовавший силовой операцией в Беслане, запретил МЧС приступать к тушению пожара.
Именно взрывы в спортзале, согласно официальным выводам, стали причиной смерти большинства заложников. Однако факты говорят о другом – после штурма из спортзала вынесли 116 обгоревших тел, в основном детских. Остальные заложники погибли в других помещениях школы уже после взрывов, в результате обстрела школы силовиками и последовавшего за ним штурма.
В декабре мы устроили митинг и перекрыли федеральную трассу, мы требовали начать расследование. Весной начался открытый суд над Кулаевым. Думаю, на это повлияло наше давление. У большинства потерпевших другой жизни просто не было – мы собирались вместе, пытались разбираться, требовали. На суде над Кулаевым очень многое выяснилось. Люди были вынуждены отвечать на наши вопросы. Мы ходили туда как на работу почти год, три раза в неделю, с 10 утра и до вечера. Разбирали аудиозаписи. Оказалось, надо было писать ходатайства. Мы изучили статью 42 УК РФ (Исполнение приказа или распоряжения).
Потом на одной из конференций мы встретились в Москве с Политковской. Она приезжала зимой на наш митинг, но мы тогда очень коротко познакомились.
Анна Политковская 1 сентября вылетела в Беслан, однако после приземления в Ростове журналистку госпитализировали в бессознательном состоянии с диагнозом "отравление неизвестными токсинами".
На встрече в Москве Политковская нам сказала: "У вас ничего не выйдет, здесь вы ничего не добьетесь, вы должны идти в Страсбург".
Мы, конечно, и понятия не имели, что такое ЕСПЧ, но у нас засела в голове эта идея.
Тогда и появился "Голос Беслана"?
Организация возникла в 2005 году и просуществовала всего несколько лет. У нас очень быстро начались проблемы, на нас пошли сильные наезды. Сначала захватили офис, потом, уже в 2008 году, организацию отобрали через подставных лиц. Мы пытались отстаивать организацию через суд. В конечном итоге мы поняли, что вся эта борьба требует слишком много усилий, и стали просто обществом, не требующем регистрации.
После встречи с Политковской мы начали изучать конвенцию, изучать процедуры составление жалоб, собирать документы, показания свидетелей. В стенограммах суда над Кулаевым было очень много информации. На суде давали показания и сотрудники местной полиции, у многих из которых была среди заложников родня, поэтому они никакой официальной версии не придерживались и говорили то, что было.
Мы написали обращение в мировые СМИ с требованием оказать давление на Россию и заставить власти предоставить нам для сбора документов в ЕСПЧ все свидетельские показания. В обращении была фраза "Наш российский президент применяет террористические методы для борьбы с терроризмом". Прокуратура посчитала это заявление экстремистским. В суд нас не пустили, хотя мы, человек 30, пришли к суду. Решение вынесли без нас. После этого заблокировала наш сайт, на котором была эта статья. На других сайтах, на которых было опубликовано это заявление, заблокировали эти страницы.
У вас были адвокаты?
Нам помогала писать заявления в Страсбург Ольга Михайлова, она сейчас адвокат Навального. До этого она помогала нам составить кассационную жалобу по делу Кулаева, приезжала на заседания Верховного суда. Она нам очень помогла на первых этапах.
Мы пытались обращаться к адвокатам, но нам все отказывали. Объясняли, что боятся, что их предупреждали. Но были адвокаты, и много, которые консультировали нас анонимно.
В итоге мы собрали огромные тома материалов и прошли огромное количество судов.
Иск в ЕСПЧ "Голос Беслана" подал в 2007 году. В 2011 году этот иск был объединен с рядом других исков, в частности, от организации "Матери Беслана", в единый иск под названием "Тагаева и другие против России". Под иском было более 400 подписей. 13 апреля 2017 года ЕСПЧ признал нарушение ответчиком статьи 2 ("Право на жизнь") Конвенции о правах человека и обязал Россию выплатить потерпевшим компенсацию в размере около 3 миллионов евро. Министерство юстиции Российской Федерации заявило о планах обжаловать это решение. 19 сентября 2017 года. Большая палата ЕСПЧ отказалась пересматривать решение суда и оставила приговор в силе.
За год до решения ЕСПЧ вы и еще четыре женщины пришли на ежегодное траурное мероприятие в футболках с надписями "Путин – палач Беслана". Вы считаете, что ответственность за трагедию несет президент России?
Да. Мы считаем Путина виновным. Мы даже просили возбудить против него уголовное дело и приводили статьи закона, которые это позволяют. Он руководит армией и силовиками, а силовики обстреляли школу и применили танки. Мы, конечно, понимали, что ничего не выйдет, но молчать не могли.
В ходе акции 1 сентября 2016 года всех принимавших участие в акции женщин задержали с применением силы. Также были задержаны журналистка "Новой газеты" Елена Костюченко и корреспондент интернет-издания "Такие дела" Диана Хачатрян, снимавшие женщин. Обе журналистки также подверглись нападению. Хачатрян ударили по голове, Костюченко облили зеленкой. Телефоны и камеры у журналисток отобрали. Полиция не стала задерживать нападавших. Три участницы акции были приговорены к 20 часам общественных работ, две – к штрафам в размере 20 тысяч рублей.
Елена Костюченко писала в Facebook: "Они все задержаны, все в отделении полиции Правобережного района. Задержана я и Diana Khachatryan – за то, что мы их снимали. Остальные журналисты в зале отвернули камеры".
Кто еще, на ваш взгляд, должен понести ответственность за гибель заложников?
Первым Путин, а потом его помощники: Патрушев, Алиев, Шойгу, Песков, Андреев, Проничев, Тихонов. Тихонов вообще занимает в этой истории особое место, потому что он руководил операцией. На процессе над Кулаевым все указывали на Тихонова как на человека, который отдавал приказы – и о штурме, и о том, чтобы не тушили пожар. Мы просили вызвать его в суд для дачи показаний, но из ФСБ поступила справка о том, что для Тихонова дача показаний в суде "опасна для жизни".
У нас есть своя версия о том, как стал возможен этот теракт. На десятую годовщину мы сделали заявление и обвинили в организации теракта ФСБ. На наш взгляд, мотив и возможности были только у них.
У вашей акции "Путин – палач Беслана" были какие-то последствия, кроме административных наказаний?
Сначала ко всем приходили и угрожали в следующий раз открыть уголовные дела. Напротив нашего дома какое-то время стояла будка с полицией, за нами следили. Потом пост убрали. Но каждый год в первые дни сентября интерес силовиков к нам зашкаливает.
1 сентября спортзал забит силовиками в гражданском. Большинство из них мы уже давно знаем, а если кого-то не знаем, то их сразу можно узнать по очень заинтересованным взглядам в нашу сторону. Это и до 2016-го было, но после нашей акции стало совсем напряженно. Я в прошлом году хотела достать что-то из сумочки, меня сразу схватили и обыскали. Мы раньше с другими родственниками погибших оставались в зале ночевать. Людям просто было невозможно спать в эти дни дома. А теперь боимся.
Что изменило для вас и других потерпевших решение ЕСПЧ?
Ровно через три месяца начались выплаты потерпевшим. Таким образом государство признало решение суда. Но решение состояло из двух частей – выплаты и расследования теракта. Вторую часть решения власти полностью проигнорировали, а это было для нас очень важно. Они обязаны провести расследование в том числе по российским законам – вновь открывшиеся обстоятельства должны повлечь за собой новый суд. И в Страсбурге проделали работу, которую не проделали наши следователи, установив, что в гибели людей виноваты силовики.
Поэтому 30 апреля этого года мы подали в ЕСПЧ новый иск. Под ним подписаны 297 заявителей. Мы доказываем в нашей жалобе, что Россия не провела расследование. Так что дело не окончено.
Решение ЕСПЧ как-то повлияло на настроения в городе?
Мне страшно представить, что было бы, если бы этого решения не было. После 2017 года все снова об этом заговорили. То есть, и раньше говорили, но пропаганда оказывала свое влияние.
Мой дом и школа находятся на улице Коминтерна. Я помню как на очередную годовщину 1 сентября мы проснулись, а на улице сменили таблички на "Улица героев ЦСН" (Центр специального назначения ФСБ России). Знаете, я не говорю, что спецназ не спасал людей. И у них тоже было много жертв, но вот пока одна группа шла на штурм, вторая продолжала обстреливать школу из огнеметов и танков. А причину смерти у спецназовцев тоже устанавливали "по наружным повреждениям".
Мы устроили скандал, и слово "ЦСН" убрали. Теперь это "Улица Героев".
В новой школе, которую построили уже после теракта, есть музей спецназа. Самое удивительное, что этот музей был организован с помощью потерпевших.
Конечно, вся эта мощная агитация не прошла зря. Мне кажется, что если бы не это решение ЕСПЧ, Беслан остался бы в памяти как сплошной героизм ЦСН. И таких бесланцев было бы больше, если бы не общественное давление, показавшее властям, что граждане не будут покорно верить любому вранью.
Как изменилась ваша с Зариной жизнь после теракта?
Зарина еще долго потом рисовала – доброго террориста и злого террориста. Загоняла наших кур, "брала в заложники", мастерила себе "автоматы" из деревяшек. Говорила курам, что даст им воду, если они будут хорошо себя вести. Она год не ходила в школу. Я ее приводила в класс, а она убегала, и я перестала ее водить. Еще она все время просила меня читать ей сказки для малышей. Через год мне удалось ее отправить под Москву, в лицей Ходорковского (Лицей-интернат "Подмосковный" в 1994 году был основан по инициативе Михаила Ходорковского в благотворительных целях, позже туда принимали детей, переживших "Норд-Ост" и Беслан). Там она пришла в себя.
Окончила школу, поступила на медицинский. Она мечтала стать юристом. Смотрела, как я хожу по судам, и хотела быть похожей на меня. А я ей говорила, что юристом в этой стране быть нельзя. Потом она побывала в суде на двух заседаниях. В конце концов Зарина выучилась на врача и стала педиатром.
Я по образованию биолог, но теперь развожу коз. Это нас кормит.
Мы с сестрой и другими потерпевшими стали наблюдателями на выборах, потому что когда мы увидели, сколько человек, по официальным данным, поддерживают власть, мы решили, что после Беслана таких цифр просто быть не может. Так и оказалось. Мы видели, например, что на самом деле на выборы приходили 5% от всего населения, и то в основном чиновники. Потом методы поменяли и начали делать "карусели". Кстати, я думаю, что это делается не только для вбросов, но и чтобы создать видимость того, что если этих "каруселей" не будет, то будут честные выборы.
Если бы мы не наблюдали и не знали, как фальсифицируют выборы, мы бы, я думаю, были бы в гораздо большей депрессии. Но теперь мы видим, что хоть наш народ и бесправный, но давно понял, что к чему.
Что будет 1 сентября в этом году?
Между нашим домом и школой есть небольшая полянка, там дети в футбол играют. Из тех, кто там раньше всегда играл, в теракте погибли 26 мальчиков. Мы хотим установить там памятник. Основная работа по очистке места и укладке камней уже проделана. Надеюсь, 1 сентября мы его откроем.