"Я не знаю, как описать вам этот ад". Рассказы женщин, спасшихся из Мариуполя

Корреспондент редакции NEWSru.co.il Алла Гаврилова побеседовала с тремя женщинами, которым удалось выехать из осажденного российскими войсками Мариуполя. Это их рассказы.

Левый берег. Екатерина. "Если я буду хоронить мертвых, я не смогу помочь живым"

Екатерина Сухомлинова – депутат Мариупольского горсовета, волонтер благотворительный организации "Мальтийская служба помощи", офис которой под названием "Світлиця" раньше использовался для работы с детьми в группах риска – с переселенцами с востока Украины, с сиротами и т.д. С момента вторжения российских войск в Украину "Мальтийская служба помощи" начала помогать пострадавшим от военных действий. Офис "Світлиця" находился на левом берегу Мариуполя, по адресу Морской бульвар, 44.

Левый берег Мариуполя с самого начала вторжения подвергался интенсивным обстрелам и бомбардировкам, а вскоре там начались уличные бои, и в этой части города, по рассказам сумевших выехать жителей, уже не работали ни полиция, ни "скорая помощь". Сухомлинова, по ее словам, осталась там единственным представителем власти.

Офис "Світлиця" быстро стал пунктом первой помощи. Сухомлинова перевязывала и оказывала другую помощь раненым, а затем вместе с мужем эвакуировала их в больницы Мариуполя.

Екатерина рассказывает, что именно на Морском бульваре и высадилась одна из первых российских диверсионных групп, и этот район был одним из первых, где завязались уличные бои между российскими военными и бойцами батальона "Азов".

"Світлиця" оказалась на линии фронта. Тем не менее туда, по словам Сухомлиновой, все время приходили люди, зная, что там есть спасатели.

"Связи не было, но сарафанное радио работало лучше всяких соцсетей. За нами прибегали или мы сами шли на звуки взрывов, мы с мужем вытаскивали раненых и вывозили их в Областную больницу в 17-м районе города. Мы возили туда раненых до тех пор, пока больницу не заняли оккупанты. Они знали, что украинские солдаты не станут ее обстреливать", – рассказывает Екатерина.

По словам Сухомлиновой, раненых приходилось возить на правый берег, потому что в левобережные больницы не было никаких поставок и они работали "на пределе возможностей" – без воды, света, топлива, с падающим с ног персоналом и минимумом медикаментов.

"В подвале левобережного роддома было около 200 человек – роженицы, младенцы, медперсонал. 14 марта я привезла туда роженицу, которая должна была родить двойню, и обнаружила, что у них уже практически закончились все запасы. На следующий день я загрузила машину хлебом, печеньем и другими продуктами, чтобы отвезти все это в роддом, но довезти не смогла, потому что мосты были полностью блокированы, и я не могла выехать с набережной. Тогда я пошла на левый берег пешком. На выезде с набережной дымилась машина. Рядом с ней сидела 15-летняя Лера. В машине был ее отчим, уже мертвый. На дороге лежала ее мама. Она была еще жива, но истекала кровью. Она попросила меня забрать девочку и документы. Я взяла девочку, два их рюкзака, свой медицинский рюкзак и сумку. Мы зашли в подъезд полуразрушенного дома на 6-м участке, я хотела перевязать ей руку, но увидела, что у нее капюшон толстовки весь в крови. Проверила – а у нее осколочное рваное ранение плеча и шеи. Слава богу, у меня были стерильные компрессы для ампутантов, я приложила их к ранам и забинтовала вместе с толстовкой. До больницы было километра два с половиной, но мы дошли. Это был последний спасенный мной ребенок на левом берегу. Когда я возвращалась вечером назад, по обе стороны дороги от шестого участка до набережной лежали трупы. Видимо, люди пытались вырваться на правый берег, но их обстреляли. А как только я перешла точку, где автомобилями был заблокирован мост, началась бомбежка. В тот день я была на левом берегу в последний раз", – рассказывает Екатерина Сухомлинова.

Екатерина рассказывает о том, как на улице лежали трупы, которые невозможно было убирать, потому что обстреливали левый берег непрерывно. О том, как старики умирали в своих квартирах, когда у них заканчивались силы и они больше не могли спускаться в убежище. О драмтеатре, где работал волонтером ее знакомый и рассказывал, как там наливали женщинам и детям суп в бумажные стаканчики – только женщинам и детям, но мужчины там тоже были. По словам волонтера, там было 1500-1700 человек.

"Я не знаю, как описать вам этот ад. Бомбы, которые они сбрасывают, – от них не защититься ни в квартирах, ни в убежищах. Подразделения "Азова" базируются в промзоне, а не в жилых кварталах, школах, детских садах. Мне кажется, они специально уничтожают гражданское население Мариуполя, чтобы наказать нас за наш выбор – жить в Украине", – говорит Сухомлинова.

И далее: "Люди спрашивали у меня, почему я не хороню мертвых. Я объясняла им, что если буду заниматься мертвыми, не смогу помогать живым. Я советовала всем, живущим в многоквартирных домах, хоронить самим тех, кто умер в подъезде. И завести тетрадь, чтобы записывать умерших. Еще я просила людей проверять документы у мертвых, которые лежат на улицах, и тоже всех записывать. Но трупы с улиц под постоянными обстрелами убирать невозможно. А в домах... Например, родители моего друга сначала спускались в подвал, но потом сильно ослабли, и уже не могли. И вот один раз друг с отцом спустились в подвал, потом вернулись в квартиру, а мама уже мертва. И они даже вынести ее не могли, потому что во дворе уже стояла техника и на улице шли бои..."

Екатерина Сухомлинова с мужем и дочерью покинули Мариуполь 17 марта. К моменту их выезда из города российские солдаты были уже на Площади Свободы, но Екатерина говорит, что ситуация в городе все это время менялась ежечасно и целые районы переходили могли за одни сутки несколько раз перейти из рук в руки.

Правый берег. Нина Никифоровна. "Я человек верующий, но будь я помоложе, сама б пошла воевать".

Нине Никифоровне 73 года, они жили вдвоем с мужем, которому 81, в девятиэтажном доме в Приморском районе Мариуполя. Нина Никифоровна рассказывает, что сначала у них было тихо, только доносилась стрельба с левого берега. Но потом началось и у них. Бомбоубежище в их районе, рассказывает женщина, было переполнено, и они остались дома.

"Мы прятались в квартире или в подъезде, подвала у нас в доме не было. Утром выходили на улицу, разжигали костры, на них готовили. Воду носили ведрами с родника. И еще иногда привозили питьевую воду в бочках с предприятия "Мариупольский водоканал". Продукты какие были? Крупы в основном. Хлеба не было, я пекла оладушки из яиц, пока были, соли и воды. Спали одетыми, конечно. Холодно было. Слава богу лекарствами мы запаслись заранее. Магазины, аптеки, ничего не работало, все разбито было и разворовано. Было ли страшно? У меня особого страха не было. Но зять на войне – живой, не живой. Мы ж не знали... К обстрелам даже привыкли. Уже стали различать, когда можно у костра остаться, а когда надо в подъезде прятаться..."

Нина Никифоровна с мужем выехали из Мариуполя 15 марта, на машине знакомых дочери, которая во время очередного "сеанса связи" сказала родителям, когда за ними приедут.

Она рассказывает, что ехали колонной из сотен машин, до Бердянска дорога заняла больше суток. Денег с них никто не взял.

"Меня только мучает, что люди всякое придумывают. Говорят, украинцы поставили на дороге плиты, чтобы мариупольцы никуда не могли выехать. Но дорога-то в ста метрах от нас, мы там ходили и ничего не было. А еще говорили, что это "Азов" стреляет, чтобы свалить на русских. Вы им не верьте. Я человек верующий, но была б помоложе, сама б пошла воевать. Нелюди это. Хоть бы кому-то Господь Бог ум послал, чтобы это остановить..."

Правый берег. Алина Мусиенко. "Такое странное ощущение, когда над головой не свистят снаряды, есть свет, можно снять шапку и помыть руки"

28-летняя Алина Мусиенко переехала с мужем в Мариуполь из Донецкой области в 2015 году. Алина рассказывает, что за это время Мариуполь отстроился и сильно похорошел. Рядом с их девятиэтажкой разбит парк, и Алина, которая семь месяцев назад родила дочь, говорит, что не могла нарадоваться на то, что можно гулять с коляской по парку, а не по улицам.

"24 февраля мы проснулись от писка мессенджера. Муж сказал, что бомбят Харьков и Киев. Включили телевизор. Шок, было невозможно в это поверить. В тот же день в городе началась массовая паника, все скупали продукты. Первые дни было относительно тихо. Я каждый день плакала, потому что было совершенно непонятно, как жить дальше. Мы в первый же день собрали тревожный чемоданчик и два рюкзачка – с едой для ребенка, чтобы в случае чего схватить и бежать. Но сидели, чего-то ждали. Да и неясно было, куда ехать. Надеялись, что это на пару дней", – рассказывает Алина.

Второго марта обстрелы начали приближаться. Отключили отопление, а вечером – и свет. Третьего марта отключили воду. Правда, Мусиенко успели запастись – набрали полную ванну и закупили бутилированной воды. Женщина рассказывает, что во время обстрелов семья выходила в коридор, а когда "бахало" совсем сильно, спускалась в бомбоубежище, где уже поселились некоторые соседи. Но им с малышкой было трудно туда ходить. Потом отключили газ.

"Когда отключили газ, я просто села на пол и заплакала. Пока был газ, можно было греться на кухне, а теперь ребенок мерзнет, в квартире шесть градусов, и у меня нет теплой воды, чтобы сделать ей ночью еду, и все время стреляют. Ехать некуда, весь город в таком же положении или хуже. Слава богу, мужу удалось найти где-то печку и набрать в термос теплую воду. Ночь пережили, а в шесть утра весь дом уже вышел на улицу жечь костры", – рассказывает Алина.

По словам Мусиенко, обстрелы были непрерывными, хотя с шести до восьми вечера обычно был период затишья. Как и Нина Никифоровна, Алина рассказывает, что очень быстро начали разбираться, насколько близко стреляют и надо ли бежать прятаться в подъезд.

"Распорядок дня был такой. С утра встали, костер, погрели воду, сделали в термосе чай. В хорошую погоду на улице было теплее, чем в квартире. Если стреляли, всем домом бежали в подъезд. Дальше двора никто не выходил. Потом обед – у кого что было, в основном крупы. Часов в пять-шесть мужчины тушили костер и заносили дрова в дом.

Если не занесем – кто-то обязательно заберет. От мародеров подъезд закрывали, а мужчины устраивали почасовые дежурства", – говорит Алина.

Связи не было, но было в районе одно место, где ловил "Киевстар". Алина говорит, что они очень благодарны друзьям, с которыми раз в день выходили на связь и которые мониторили для них всю информацию.

"Однажды мы решили выбраться из города на свой страх и риск. Попытались выехать, но нас остановила полиция и сказала, что никакого коридора нет и нам лучше вернуться домой. Нам обещали, что если объявят эвакуацию, по городу будет ездить полиция и объявлять об этом в мегафоны. С каждым днем было все страшнее. Продукты заканчивались, вода и смеси для ребенка почти кончились, обстрелы все ближе, но даже если бы мы решились рискнуть – все магазины и аптеки уже разграбили", – рассказывает она.

14 марта Мусиенко вновь дозвонились друзьям, и те сказали, что из Мариуполя накануне выехали 160 машин. Никакого гуманитарного коридора не было, но машины пропустили.

"Когда муж пришел и мне об этом сказал, мы решили с утра тоже попробовать вырваться. Выехавшие люди описали в соцсетях маршрут, друзья нам его записали, и мы решили, что будем ехать так же. Взяли в машину соседей – пару с ребенком и собакой. Покидали в машину чемодан и два рюкзака, и в 9 утра выехали. На выезде из города уже выстроилась колонна машин. Никакого прекращения огня, конечно, не было. Все время свистели снаряды над головой. Мы написали на всех стеклах "Дети". Остальные тоже ехали с такими надписями. Нам очень повезло – русские на блокпосту пропустили нас довольно быстро. Возможно, потому что в машине был грудной ребенок. Только документы проверили, даже телефоны не попросили", – говорит Алина.

К часу ночи Мусиенко и их соседи приехали в Запорожье. В два часа уже были дома у друзей.

"Такое странное ощущение, когда над головой не свистят снаряды, есть свет, можно снять шапку и помыть руки".