"Твой календарь. Пытки": в субботу в Тель-Авиве Театр.doc с единственным спектаклем
27 июля в Тель-Авиве в рамках фестиваля “Левонтин” будет показан спектакль Театра.doc (Москва) “Твой календарь. Пытки”. О том, что такое гражданский театр и почему он является новым словом в театральной жизни, мы поговорили с режиссером спектакля Заремой Заудиновой.
- Приобрести билеты на спектакль "Твой календарь. Пытки"
Расскажи для тех, кто не в курсе, что ты называешь “гражданским театром”?
Раньше мы не занимали гражданской позиции, у Театра.doc изначально была “ноль-позиция”, когда художник не занимает чью-либо сторону, а просто свидетельствует о событиях. Но начиная со смерти Магнитского все изменилось, тогда театр встал на сторону его матери. С тех пор такое явление мы называем “гражданским театром”: когда мы высказываемся как граждане, а не только как художники, когда мы осмысляем и формулируем реальность.
Что ты имеешь в виду под формулированием реальности?
Мне кажется, что все самое лучшее в сегодняшнем искусстве происходит в нон-фикшн сфере: это и литература, и театр, и кино. Ведь сегодняшняя реальность вообще мало поддается пониманию и осознанию. Мы живем в обществе фейка, и не очень понятно, где правда, где неправда и что вообще происходит... Учитывая то, какую скорость набрал мир и технологии, мы не успеваем понимать, не только что происходит вокруг, но и что происходит с нами: как мы реагируем на это вокруг и как это вокруг влияет на нас. Когда ты формулируешь реальность, то ты останавливаешься, осматриваешься и пытаешься понять для себя, что происходит.
Конечно, формулировать можно по-разному. Можно стоя в очереди на выставку в Третьяковку, а можно стоя перед питерским зданием ФСБ, где пытают людей. В первом случае формулировка безопасная, но если речь идет о пытках, то мы выходим в небезопасную зону. Не только для себя самого, но и для общества. Мало того, что это неприятно, это и небезопасно. Еще и потому небезопасно, что твой мир меняется безвозвратно. И тут на помощь приходит гражданский театр. Если раньше ты был наедине с пытками и своей беспомощностью, то теперь есть еще кто-то, кто все видит, знает и говорит об этом, а значит сокращается и твое одиночество, и твоя беспомощность.
Театральное сообщество часто обвиняет вас в том, что вы занимаетесь не театром, а публицистикой…
Это исключительно российская ситуация и реалии. Мне не особенно интересно, что лежит в основе этой позиции, но когда лондонский Royal Court ставит спектакль про дело Литвиненко, его никто не упрекает, что это не театр. Я даже хотела бы посмотреть на того человека, который их в этом обвинит… И похохотать.
Расскажи коротко об участниках спектакля и о том, как собралась такая команда?
История с пытками просочилась в СМИ в январе 2018 года. А еще раньше один из участников, Алексей Полихович (он “болотник”, работает в ОВД-инфо) ездил в Пензу и разговаривал с родственниками ребят. Конечно, от этой информации все о**ли! Леша долго готовил текст, тот не сразу был опубликован… И он мне об этом рассказал. И даже у него было ощущение, что так не бывает! Но потом появилось новое дело в Питере, о пытках стали все больше и больше говорить. И Полихович продолжал на эту тему работать. Параллельно работал Егор Сковорода, тоже журналист и участник спектакля. А еще Алексей Сутуга, он же “Сократ”, работал с этим материалом. То есть все они занимались пытками немного с разных позиций, ведь Полихович журналист-правозащитник, Сковорода — просто журналист, а Сократ из антифашистской среды, которая устраивала кампании информационной поддержки и по сбору средств. В какой-то момент стало очевидно, что пытки — это не то, о чём может рассказывать актер, с этим надо соприкасаться, чтобы понимать. Да, есть свидетельский театр, и я его адепт, это когда человек рассказывает сам про себя. А у нас получается свидетельский театр наоборот: мы рассказываем не про себя, а про тех ребят, которых мы пытаемся защитить. У участников спектакля дистанция маленькая, у них существуют отношения с этими людьми и отношения с текстом. В целом тут работает именно текст: его можно хоть 20 раз прочитать, но все равно каждый раз будет по-новому… А виолончелистке, Алине Ануфриенко, мне кажется, просто не повезло, потому что она пришла в Театр.doc, а попала на “Пытки”.
Получается, что Театр.doc — это еще и театр прямого гражданского действия. Что-то случается — и тут же артикулируется со сцены. Такая практика характерна в целом для документального театра или это внутрироссийская ситуация, связанная с политическими реалиями?
Гражданский театр, по сути, придумали Елена Гремина и Михаил Угаров (прим. ред. - основатели Театра.doc). Здесь сошлись и ситуация, и личности, поэтому все это произошло. Гремина называла это “театром соучастия”, она собиралась написать программу такого театра, но не успела…
А по поводу артикуляции скажу следующее. В Америке, к примеру, существует литература трагедии, я это называю драматургией катастроф. Когда случился теракт 9/11, искусство разделилось на искусство до теракта и после. Литература, кино, не только нон-фикшн, начали говорить о том, что произошло, о том, как изменился человек после катастрофы… А что у нас есть про “Курск”, про Беслан, “Норд-Ост”, Первую чеченскую, Вторую чеченскую? Ничего! Если мы делаем вид, что этого не существует, то это не перестанет существовать. Ты сегодня приезжаешь в Чечню, но на самом деле ты на каждом шагу проваливаешься во времена Первой и Второй чеченской войны: пули, дырки от пуль… Никто про это не говорит, но это такой лепрозорий боли, мы постоянно в нем варимся, но если мы эту боль не осмысляем, то она никуда не уходит. А если начнешь это артикулировать, то ты сможешь с этим работать — это как называть ад адом. Если ты его назвал, то уже становится понятнее, что делать дальше… И вот такой драматургии катастроф в России не существует. И это суперважная штука. Ведь те исторические реалии, в которых мы оказались, являются следствием того, что мы делаем вид, что что-то не существует. Как однажды сказала Елена Костюченко, журналист “Новой газеты”, что “Беслан — это дыра в ткани мира, и после Беслана стало понятно, что с нами можно делать всё…” А мы про это не говорим.
Насколько я поняла, дискуссия после спектакля является довольно важной его частью?
Фактически это второй акт. Иначе получается, что ты рассказал зрителю, что когда пытаешь человека током, главное следить за мощностью… И бесчеловечно отпускать зрителя с этой информацией и не дать ему возможность задать вопрос, чтобы понять, что происходит. Зачастую это вопросы о помощи ребятам: куда перевести деньги? Мы очень часто так и делаем — собираем средства после показа: так было после “Болотного дела”, после “Пыток” мы собираем открытки и письма от зрителей — и это очень важная часть поддержки.
То есть ты формулируешь реальность, которая вызывает много вопросов, а если есть вопросы, значит есть куда двигаться, и это движение и есть коммуникация. Театр в России — это место коммуникации, а таких мест очень мало… Это пространство боли, которое, как ни странно, объединяет.
Насколько важно артикулировать такие внутрироссийские темы за рубежом? Как работает коммуникация с зарубежной аудиторией? Не важнее ли показывать спектакль внутри страны?
Возить по России — это вообще первостепенная задача. Это не всегда получается из-за сложностей с финансами и площадками. А показы за рубежом — это немного другая история, довольно концептуальная. К примеру, когда ты показываешь “Пытки” в театре, расположенном в дорогущем районе Лондона, где дома покупают те самые б****, собратья которых у нас указаны в титрах в конце спектакля: люди, которые пытали, люди, которые были судьями или прокурорами, те, кто участвовал именно в этом процессе... А как бывает? Генералы уходят на пенсию и покупают домик в Лондоне, а тут ты приехал и назвал всех по именам. Вообще называть по именам — это очень важно. Понятно, что в России это ничего не значит, даже в Европе все идет к тому, что это тоже ничего не будет значить. Но все же есть “Список Магнитского”, и этот список надо пополнять, чтобы им было неприятно. “Мы пытали людей, а потом купили домик в Лондоне, и вообще мы классные ребята...” А мы говорим: “Нет, это не так!”
По материалам PR-агентства