Берлинале 2025: три семейные драмы и "Ричард III" по-арабски

Берлинский фестиваль в этом году радует в первую очередь разнообразием. Здесь и социальные драмы, и Тимоти Шаламе в розовом костюме на заснеженной красной дорожке, и девятичасовой фильм "Шоа" Клода Ланцмана вместе с документальным фильмом о том, как это снималось "У меня не было ничего".

Но абсолютно доминирующей темой фестиваля стала семья со всеми ее проблемами, бедами, тайнами и скелетами в шкафу. Фестиваль и открылся фильмом о дисфункциональной семье от кумира синефилов 90-х Тома Тыквера. Спустя четверть века после выхода культового "Беги, Лола, беги" немецкий режиссер представил на Берлинале драму о дисфункциональной немецкой семье, которую спасает от кризиса беженка из Сирии.

"Свет" в конкурсе не участвует и вообще получил очень сдержанные оценки критиков. Кажется, самое большое впечатление на всех произвел немецкий актер Ларс Айдингер, разгуливающий перед камерой в чем мать родила. Герой Айдингера, казалось бы, счастливо устроил свою жизнь – карьера, прекрасная жена-актриса и благотворитель, дети-подростки. Но, как это почти все время бывает в фильмах Берлинале и сериалах с Николь Кидман, все совсем не так, как кажется. И дорогие психотерапевты не справляются с никак не складывающимся семейным счастьем.

Если "Свет" Тыквера оставляет ощущение недоговоренности, то другая семейная драма – фильм Мэри Бронштейн "Если бы у меня были ноги, я бы тебя ударила", участвующий в конкурсе, – неожиданно совершенно подхватывает эстафету тыкверовской "Беги, Лола, беги" и по динамизму, и по радикализму, с которым постановщица говорит о том, о чем принято молчать.

Детский голосок за кадром говорит, что иногда мама бывает очень грустная. А на экране крупным планом красивое напряженное лицо. Линда (блистательная роль Роуз Бирн) с нетерпением выслушивает откровения дочери, стремится перебить, опровергнуть, ее глаза наполняются слезами: "Нет, я совершенно не грустная". "Мамочка, не плачь", – начинает плакать детский голосок за кадром.

По дороге домой Линда покупает дочери пиццу. "Только убери сыр", – канючит малышка. В раздражении Линда пытается уговорить дочку съесть пиццу как есть, но спотыкается и роняет коробку. Девочка смеется. Линда открывает коробку, по которой размазаны куски пиццы, томатного соуса и отвалившегося сыра. Его Линда будет некрасиво есть, притащив дочку домой. Пока та не закричит, что в доме по щиколотку воды. "Мамочка, мамочка, мы умрем, мы утонем, да?" – бесконечно повторяет ребенок, пока мама ищет источник потопа – прямо в спальне над кроватью разверзлась огромная дыра, из которой хлещет вода, а по краям этой дыры висят похожие на разодранную кожу ошметки.

Фильм Бронштейн несколько раз чуть не скатывается в бодихоррор, с трудом оставшись в рамках хоррора психологического. Кошмар главной героини, преследующий ее день и ночь, – материнство. "Некоторым людям просто не надо иметь детей", – кричит она в отчаянии, разрываясь между чувством вины из-за болезни дочери, работой психологом, номером в отеле, где приходится пережидать катастрофу в доме, ничего не предпринимающими ремонтниками, мужем-голосом в телефоне, который попрекает Линду недостаточной заботой о дочери, хоть сам и не торопится на подмогу, вином, наркотиками, сталкершой-клиенткой, навязчивым одержимым ей молодым пациентом, вечно осуждающими взглядами терапевтов, пытающихся вылечить ее дочь. Линду смывает этой лавиной, но, когда она наконец-то решится дать стихии себя унести, та вытолкнет ее на берег с холодным безразличием. Как и все вокруг, не удосужившись ни спасти, ни добить.

В послужном списке Мэри Бронштейн до сих пор был всего один фильм – "Дрожжи" 2008 года в стиле мамблкор (это когда сюжета нет, много диалогов и натурализм). Ее новый фильм уже совсем другое кино, хоть и с ностальгическими нотками в адрес мамблкора – прием пищи здесь неизменно омерзителен, дыра в потолке схожа с дырой в животе девочки, через которую по трубкам поступает питательный раствор, все происходящее происходит в диалогах и крупным планом лица актрисы. Но в конечном итоге "Если бы у меня были ноги, я бы тебя пнула" не юношеский треп об отношениях, а отчаянная попытка проговорить то, что говорить ужасно стыдно, – детей можно не хотеть, их наличие может тяготить, а жизнь матери – это удушающая несвобода и постоянная тревога, тошнотой подкатывающая к горлу.

Совсем о другом еще одна драма Берлинале – "Острова" немецкого режиссера Яна Оле Герштера не претендуют на призы, но изрядно скрасили поток синефильских экспериментов авторов конкурсных фильмов. Том (наконец-то большая драматическая роль Сэма Райли) – тренер по теннису в роскошном отеле где-то на островах. После монотонных занятий с постояльцами он отправляется в ночной клуб, где дежурно надирается, безразлично поддается соблазняющим его клиенткам, наутро с трудом продирает глаза, не всегда понимая, где именно он проснулся, и, не особо сожаления об этом, регулярно опаздывает на работу.

Этот череда похожих друг на друга дней прервется, когда в отель въедет молодая пара с семилетним мальчиком, "папа которого очень хотел бы, чтобы сын занимался теннисом". Энн (Стэйси Мартин) раздраженно косится на мужа и с необъяснимой нежностью относится к тренеру Тому, который согласился позаниматься с мальчиком теннисом. Дэйв (Джек Фартинг), кажется, тоже не очень заботится о жене, хоть и любит сына. Единственный, кто, кажется, искренне наслаждается семейным отдыхом, это мальчик Антон. Том, которому себя все равно девать некуда, предлагает показать им остров, отвозит на верблюжью ферму своих единственных друзей – пожилой пары из Марокко, которые продают ферму и возвращаются домой, потом соглашается выпить на террасе в их номере. Когда Энн уйдет спать, Дэйв и Том отправятся в клуб, из которого Дэйв не вернется.

Герштер рассказывает свою историю без спешки, буквально затягивая зрителя в воронку событий. Вот Энн аккуратно погладит Тома по спине, вот знакомый Тома спросит, не мог ли он видеть Энн раньше на острове, вот Энн исчезнет вслед за мужем, оставив Тома и Антона наедине на целый день. В обычно потухших и безразличных глазах Тома вдруг появляется интерес, нежность, забота, смущение. Как будто внутри затеплилась настоящая жизнь. "Острова" словно бросают вызов фильму Мэри Бронштейн: Линду душит и разрывает зависимость от нее ребенка, Тома же выдергивает из сна, вытряхивает из сомнамбулического морока одиночества.

И, наконец, еще один фильм, который тоже отчасти о семье. Хоть и в по-шекспировски изломанной форме. "Нет свирепей зверя" Бурхана Курбани – современная адаптация пьесы Шекспира "Ричард III". Место действия – Берлин, время действия – наши дни, персонажи – два противоборствующих арабских криминальных клана, соперничающих за власть в городе. Младшая сестра одного из лидеров клана – Рашида (сирийская актриса Кенда Хейдан) – не желает подчиняться правилам клана, выходить замуж, чтобы примирить враждующие семьи, вести себя как положено женщине в арабской семье.

Курбани сразу обрисовывает условия противостояния: арабские кланы, оторванные от родной земли, должны любой ценой завоевать свое место в чужом городе, для этого брат Рашиды задумал построить мечеть, а Рашиду выдать замуж за лидера другого клана. Но Рашида предпочитает жену убитого ей врага и подчиняться не собирается. Постепенно захватывая власть, она из дерзкого аутсайдера превращается в чудовище, не испытывающее ни жалости, ни сочувствия, ни любви.

Адаптировать Шекспира, перенося действие его классических сюжетов в современность, – давно принятая у театральных и кинорежиссеров забава. Прямо сейчас в израильском театре "Гешер" идет одна из лучших постановок "Ричарда III" c Евгенией Додиной в главной роли. Итай Тиран, выбрав на роль Ричарда актрису, показывает, что у зла нет ни гендера, ни возраста, что оно прорастает сквозь кожу любого, словно чужой, паразитирующий на теле своего носителя.

Чем руководствовался Курбани, превращая шекспировскую историю в сказ об арабском криминалитете и непокорной Рашиде, не совсем понятно. Как не понятно и зачем было декларировать время и место действия как современный Берлин, если большая часть фильма проходит в нарочито театрализованных декорациях и павильонах. Почему Ричард превращается в Рашиду, тоже неясно: если это феминистский бунт против традиционалистского мусульманского общества, то как-то он уж очень дурно кончился. В целом фильм Буркана смотрится не без интереса – Кенда Хейдан очень органична в роли абсолютного зла, хоть и переигрывает во многих сценах так, что начинает напоминать героиню японского фильма ужасов "Звонок". Все остальные персонажи выполняют роль декоративную, их задача просто подавать реплики Кенде. Достаточно ли этого для того, чтобы фильм состоялся, я совсем не уверена.

Репортаж с Берлинале – Алина Ребель