Актриса Нета Рот: "Мы должны спасти себя, потому что заложники – это мы". Интервью

Если бы Нете Рот не было 23 года, можно было бы сказать, что роль в спектакле театра "Гешер" "Саломея" – вершина актерского мастерства и карьеры актрисы. Но скоро она будет играть свою сложную, изломанную, отчаявшуюся и непреклонную Саломею не только в "Гешере", но и на подмостках Королевского театра Хеймаркет в Вест-Энде, и наверняка это будет не последняя ее большая работа и в театре, и в кино.

Нету уже знает каждый израильский школьник – после роли в ситкоме "Одни дома" она стала кумиром детей, которым показывают сериал даже в школе. А для роли в сериале "А-Цви" Нета за два месяца выучила русский язык. Нета играет Кити в постановке "Анны Карениной" в "Гешере" и признается, что становиться Кити ей сложнее, чем Саломеей.

О том, почему Нета с детства испытывает "зависть к пенису", обожает отрицательных персонажей и удивляется любви детей, актриса рассказала в интервью Newsru.co.il.

Беседовала Алина Ребель.

Нета, когда я готовилась к интервью, обнаружила, что во время пандемии короновируса, когда все участвовали во флешмобе "Изоизоляция", переодеваясь в персонажей с известных картин, ты опубликовала фотографию в образе Саломеи. А теперь ты ее играешь. Почему именно Саломея? Не самый приятный персонаж все-таки.

О, вау. Это действительно хороший вопрос. Я очень люблю искусство, особенно классическое, искусство Ренессанса. Образы женщин, которые художники создавали в то время, с этой мощью, изяществом, сочетанием зла и скромности, уникальны и увлекательны. Меня всегда завораживали эти персонажи. Я не знала, что когда-нибудь сыграю Саломею. Я просто считала её образ в искусстве волнующим. Я даже не знала пьесу тогда еще, я знала только её образ и изображения. И мне она показалась интересной и пленительной, и она действительно такая.

Но юной девушке все-таки органичнее представлять себя в образе каких-нибудь красавиц?

Да если бы. Я никогда в жизни не чувствовала себя красивой. Никогда. И до сих пор мне сложно почувствовать себя красивой. Я всегда чувствовала себя странной, сумасшедшей, голодной. Я была довольно одиноким ребёнком, у меня не было много друзей. Я была аутсайдером. И мне нравились мрачные вещи, мрачные образы, мрачные произведения искусства. Красивая девушка… Я бы хотела видеть себя такой, но я просто не видела. Когда я увидела "Рапунцель", я подражала ее матери, а не Рапунцель, учила песни матери. Когда я увидела "Матильду", я разучила песню директора. Матильда и сама по себе странная, меня очень увлекал ее образ еще в детстве. Но что-то в отрицательных женских персонажах всегда меня привлекало больше.

Потому что в злых больше красок? Харизмы?

Еще ребенком я испытывала то, что Фрейд называл "завистью к пенису" – это зависть к мужчинам, потому что у них есть власть, существует масса ярких сложных персонажей-мужчин, актеры-мужчины играют убийц, злодеев, Гамлетов, а Саломея – это одинокая женская фигура в этом море мужчин. Конечно, были и другие непростые женские образы, но похожих на нее больше нет.

И что ты почувствовала, когда тебе предложили играть Саломею?

Я была невероятно счастлива и благодарна. Это какая-то невероятная удача, боюсь сглазить. Я счастлива, что работаю в "Гешере". Мне невероятно повезло, что я оказалась там в то время, когда пришёл Максим (Максим Диденко, режиссер спектакля "Саломея" – прим.ред.). Я невероятно благодарна Лене (Лена Крейндлина – директор театра "Гешер") и Максиму за то, что выбрали меня, дали такую возможность. И драматургу Кате Соссонской. Я счастлива, просто счастлива, что так сложились звезды.

А как ты готовилась к роли? Ведь недостаточно просто прочитать пьесу и послушать режиссёра. Саломея появляется на сцене капризной девочкой и вырастает в одержимую, мучимую страстями женщину за три часа спектакля. Как вырасти так актрисе Нете Рот?

Конечно, мне помог это сделать наш гениальный режиссер. Он позволяет актеру почувствовать свое животное начало, приблизиться к зверю внутри себя, а затем очиститься, вернуться. Он даёт свободу и силу. Он помог мне полностью погрузиться в это состояние, соприкоснуться с инстинктами животного, а затем вернуться назад. Он очень умело направлял меня в репетиционной комнате, рассказывая историю, инстинктивную, болезненную историю Саломеи, чтобы я ее прочувствовала. Это он выстроил линию Саломеи, которая появляется как избалованная принцесса и вырастает на глазах. Мне очень повезло, что над этим спектаклем работал по-настоящему гениальный режиссер. Потому что это очень сложная роль, и чтобы ее сыграть, рядом должен быть гений. И еще мне очень помогли родители.

Родители?

Мои папа и мама – психотерапевты. Поэтому готовясь к роли, я очень много анализировала Саломею, ее мотивацию, ее поступки с мамой. В истории Саломеи ведь очень много слоев, которые нужно прочитать, понять. У нее с одной стороны нарциссическое расстройство личности. А с другой, место, где держат в заключении пророка Иоканаана, это колодец, в который был заключен ее отец. Так что когда она влюбляется в Иоканаана, она влюбляется и в отца, как бы возвращает отца, который ее оставил.

Почему-то это не приходило мне в голову.

Но это есть в пьесе. Да, "Саломея" это поэма, но на самом деле там все прописано очень подробно и внятно. Оскар Уайльд был очень добр – он написал текст, в котором ничего не нужно додумывать, нужно просто увидеть. В жизни Саломеи не было перед глазами примера нормальных человеческих отношений, нормальной связи между мужчиной и женщиной, поэтому я думаю, то, как она себя повела, был единственный органичный, понятный ей способ. Она никак иначе не умела и не могла. Так что мне очень помогла мама (а моя мама очень хороший терапевт, профессор) понять Саломею. И очень помог хореограф, который работал со мной над телесным воплощением эмоций, над танцем. Так что получилась такая комбинация из поддержки гениального режиссера, мамы-психотерапевта и хореографической подготовки. Мы много искали, спорили, пытались понять, как лучше представить Саломею. И сейчас я уверена, что это был самый правильный путь.

Сегодня в Голливуде на съемках присутствуют ассистенты, которые сопровождают актеров, если тем нужно обнажиться. Как ты для себя решила этот сложный момент – раздеться на сцене?

Забавно, но у меня с этим вообще нет проблем. Я чувствую себя очень свободно в том, что касается моего тела. Но мы, конечно, много это обсуждали с точки зрения искусства, пробовали. Нужно было решить, будет ли Саломея полностью обнаженной или только до пояса. Мы думали использовать бралетку или что-то подобное. То есть чтобы я была как бы обнаженной, но не до конца. Но потом поняли, что это будет неправда. Ведь нам не просто нужно было, чтобы в этом трансе Саломея как бы освободилась от сковывающих ее оков. Важно было, чтобы она предложила отчиму что-то достаточно мощное, чтобы он дал ей то, чего она желает. Чтобы ставки были очень высокими. И для меня не было проблемой играть эту сцену – я верила, что должно быть именно так, поэтому я просто сделала это. Я уверена, я чувствую, что она сделала именно это.

Ты играла Кити в спектакле "Анна Каренина". Это совсем другой персонаж.

Да, совсем другой. Мне было Кити играть сложнее, чем Саломею.

Серьезно?

Абсолютно! Для меня было гораздо легче стать Саломеей, чем Китти. У Саломеи гораздо больше защитных механизмов, а Кити гораздо более уязвима. Быть уязвимым труднее, а носить защитные механизмы легче. Так что, наверное, поэтому. И когда я играю Кити, я должна верить, что я добрая, что я красивая. Это вещи, которые трудно сказать себе: "Ты добрая. Ты красивая". Мне было очень сложно себе это сказать и поверить.

Русская классика очень непросто воспринимается в наши дни даже людьми твоего поколения, выросшими в России. Ты родилась и выросла в Израиле. Тебе не было сложно соотнести себя с материалом?

Я очень люблю русскую литературу. Я вообще люблю читать. И мне кажется, что русская литература очень особенная. Русские писатели очень глубоко погружаются в сложности человеческой натуры, исследуют их. Мне это очень нравится.

Ты поэтому знаешь русский?

Я не могу сказать, что знаю. Я выучила русский (если это можно так назвать) за два месяца до начала съемок в сериале "А-Цви", потому что мне нужно было понимать, что говорит моя героиня, что она чувствует.

За два месяца выучила русский? Небанальное достижение.

Да, но я стесняюсь, не хочу выглядеть глупо, поэтому предпочитаю говорить на иврите или по-английски.

А как вообще тебе кажется, сериал "А-Цви", в котором очень много об идеологической одержимости Элиезера Бен-Иегуды, как смотрится сегодня? Сериал ведь вышел через несколько месяцев после начала войны и на фоне раскола в израильском обществе, часть которого чувствует, что идея стала важнее людей?

Мне кажется, "А-Цви" история о том, что нужно всегда выбирать семью и любовь. Что это две самые главные ценности. Нам в Израиле сегодня нужно понять, как сочетать две вещи – идеологию и любовь, а не выбирать только одну. Я думаю, это был очень важный ход сегодня – показать этот сериал, в котором персонажи, особенно женские персонажи, выбирают идти по пути добра, выбирают своих близких, человека.

В начале интервью ты сказала, что была аутсайдером в детстве, а теперь тебя знает каждый ребенок в Израиле, потому что твоя первая роль на телевидении была в детском ситкоме "Одни дома". Это, наверное, приятное чувство?

Это действительно сильное чувство. Я сейчас преподаю детям актерское мастерство на разных курсах, и однажды я пришла в класс, а все дети вскочили и побежали меня обнимать. И я почувствовала, как мой внутренний ребёнок закричал: "Я не могу поверить, это наконец-то происходит". Я получила объятия, которых всегда хотела. Я очень хорошо помню этот день. Думаю, что запомню навсегда.

Я никогда не планировала ничего такого. Я много работаю, мне повезло оказаться в "Одни дома", повезло попасть в театр "Гешер". Все это полностью изменило мою жизнь, сделало меня такой, какая я сейчас. И при этом для кого-то из детей сериал "Одни дома" стал поводом тоже что-то изменить в себе, что-то лучше почувствовать. Для меня очень важно, что мне выпала удача делать такие важные, прекрасные вещи.

Насколько я знаю, до войны ты должна была уехать за границу работать и учиться. И все отложила?

Да, я все отменила. Помогала детям из кибуца Беэри два месяца. Я все еще занималась этим, параллельно работая над Саломеей. И это, и все, что случилось 7 октября, очень укрепило мою связь с моей страной, ее историей, нашей землей. Но при этом мне кажется, страна сегодня находится в большой опасности с этим правительством.

Сейчас ты по-прежнему хотела бы работать за рубежом?

Да. И буду. Мы сыграем "Саломею" в Лондоне в Вэст-Энде, это отличный старт. Есть и другие проекты, которые я, возможно, буду делать. Но это все под вопросом – сейчас сложно быть израильтянкой за границей.

Ты ощущаешь это на себе?

Конечно. Несколько раз во время разговора меня спрашивали, откуда я, почему меня зовут Нета. И когда я отвечала, что я из Израиля, повисала неприятная такая пауза. Это не то чтобы постоянно происходит, но довольно часто.

Да, мир удивительным образом не на нашей стороне.

Я думаю, мир на самом деле не особо понимает, что происходит. Мир не любит сложные темы. Им проще верить, что Израиль плохой, а палестинцы хорошие. При этом все не так просто. Думаю ли я, что убийство сотен невинных палестинцев – это хорошо? Нет, конечно нет, думаю, это ужасно. Думаю ли я, что нам нужно вернуть всех наших заложников? Да. И эти две истины сосуществуют, и я думаю, что они даже связаны напрямую друг с другом. Я за то, чтобы остановить боль и страдания невинных людей. Но мир любит сталкивать нас друг с другом, и на самом деле не хочет, чтобы мы говорили о том, как разрешить этот конфликт. Так проще.

Да и внутри Израиля людям проще выбрать сторону и агрессивно ее отстаивать. Даже, казалось бы, в таком бесспорном вопросе, надо ли спасать заложников.

Мы должны спасти себя. А это значит спасти заложников, потому что они – это мы. И они сейчас для нас самое важное в мире. Люди, которые этого не понимают, меня огорчают и расстраивают. Я верю, что мы всё ещё можем спасти тех, кого ещё можно спасти. Мы должны верить, что есть способ их вытащить, но нам нужно действовать сейчас. С этим правительством нам грозит катастрофа. Мы должны спасти заложников и пойти на выборы.

Сейчас многие молодые израильтяне перестают видеть здесь перспективу, ищут способы уехать. Если, а точнее когда твоя карьера в Европе сложится, в чем я не сомневаюсь, ты уедешь навсегда?

Я всегда буду возвращаться. Это мой дом.