"Чтобы не забыли". Интервью с режиссером фильма о заложнике "Письмо Давиду" Томом Шовалем

Давид Кунио и его младший брат Ариэль по-прежнему находятся в плену в Газе. А 13 лет назад Давид и его брат-близнец Эйтан снимались в главных ролях в дебютной ленте израильского режиссера Тома Шоваля "Юность". Тогда же они впервые побывали на Берлинале. В этом году в программе Берлинале снова был фильм Тома Шоваля с Давидом в главной роли – "Письмо Давиду". Фильм – признание в любви, отчаянный акт поддержки, мучительная попытка осмыслить, что произошло с Давидом, его кибуцем Нир-Оз и всеми нами 7 октября 2023 года. И происходит до сих пор.

О Давиде Кунио и о том, как снимался фильм, почему он не был включен в конкурсную программу и как директор фестиваля Триша Таттл решила выйти на красную дорожку с портретами братьев Кунио, Том Шоваль рассказал в интервью Newsru.co.il.

Беседовала Алина Ребель

Том, прежде всего, огромное спасибо за фильм – это не просто важная эмоционально история, но и большая кинематографическая работа. Картина, в которой через кадры прошлого и настоящего кибуца Нир Оз проступает вся драма 7 октября. Но давайте начнем с вашей первой встречи с Давидом. Почему именно Давида и его брата-близнеца Эйтана Кунио 13 лет назад вы выбрали для своего дебютного фильма?

Я впервые встретил Давида и Эйтана на кастинге. Я готовился к своему первому полнометражному фильму под названием "Youth" ("Юность"). Это было почти 13 лет назад. История там строилась вокруг связи двух братьев. Я писал сценарий, основываясь на своих личных воспоминаниях о моих отношениях с братом. У меня всегда было чувство, что мы – словно один человек, разделенный на двоих. Иногда, когда я смотрю на него, это похоже на отражение в зеркале.

У вас есть брат-близнец?

Нет, не близнец, он младше меня на четыре года, но между нами всегда была особая связь. Поэтому, создавая героев, я думал взять двух актеров, чтобы они это сыграли – эту связь между братьями. Сначала мы так и сделали, актеры были отличные, но я чувствовал, что хочу, чтобы связь была более ощутимой, чтобы камера могла ее увидеть. Не просто близкие отношения, а нечто большее – когда они буквально дополняют друг друга, словно две части одного целого. Тогда я решил, что стоит попробовать поискать настоящих братьев – тех, у кого уже есть физическое сходство. Мы просмотрели более 200 пар братьев, и в один из дней кастинга к нам пришли Давид и Эйтан – два брата из кибуца на юге Израиля. И как только они вошли в комнату, я понял, что нашел тех, кого искал.

Почему?

У них была особая динамика: когда один что-то делал, другой естественным образом продолжал это, даже в манере речи. Их нельзя было рассматривать по отдельности – только вместе они создавали целостный образ. Я посмотрел на своего кастинг-директора, и она тоже посмотрела на меня с тем же выражением – мы оба поняли, что это именно они. Но впереди нас ждал долгий путь, ведь они не были актерами, у них не было никакого опыта. Они пришли просто из любопытства, не ожидая, что их действительно возьмут.

По архивным съемкам, которые есть в вашем фильме, видно, что они очень близки, но все-таки разные. Какой он, Давид?

Давид – невероятно харизматичный человек с отличным чувством юмора. Но, пожалуй, главное его качество – преданность. Он очень предан своему брату, друзьям, людям вокруг. Это чувствовалось сразу: он всегда помогал, поддерживал инстинктивно. Когда мы начали работать над фильмом, я был начинающим режиссером, и мне было очень и очень сложно. Но Давид доверился мне полностью, и это дало мне уверенность продолжать. Он и Эйтан стали для меня больше, чем актерами. Они дали мне мою профессию, мою веру в себя как режиссера.

Вы поддерживали связь после фильма?

Конечно, мы оставались на связи. Жизнь идет, я снимал новые проекты, они вернулись в кибуц.

Мы не виделись каждый день, но поздравляли друг друга с праздниками, днями рождения. Во время съемок Давид познакомился со своей будущей женой – она работала в PR-службе фильма. Они встретились благодаря фильму, поженились, пригласили меня на свадьбу. Это была особая связь.

И оба они вместе с трехлетними дочками оказались в заложниках в Газе. Как вы узнали о похищении?

7 октября я был в Берлине, работал над сценарием научно-фантастического сериала. Рано утром жена сказала мне, что начались ракетные обстрелы, но это звучало как нечто привычное – ведь и раньше такое случалось. Я не придал этому значения и ушел работать. А в полдень я включил телефон и не мог поверить своим глазам. То, что я увидел, было похоже на апокалипсис. Я сразу подумал о Давиде, Эйтане и их семье. Но я не мог заставить себя им позвонить, что-то узнать – мне нужно было сначала вернуться в Израиль. Через несколько дней я прилетел домой, и спустя всего час после приземления получил сообщение от продюсера фильма "Юность" Гая Гринспана. Он написал, что Давид был похищен вместе со всей своей семьей – женой и двумя дочерями. Я позвонил маме Давида Сильвии. Она рассказала мне, что происходит. Это было ужасающе. Я чувствовал боль, беспомощность. Я метался в поисках решения, думал, что можно сделать, как помочь. После разговора с Сильвией я позвонил Эйтану.

Который чудом выжил 7 октября – террористы ХАМАСа подожгли его дом, и он с семьей чуть не погиб в бомбоубежище, потому что дверь расплавилась.

Да, и я боялся им причинить еще больше боли. Я стал пересматривать видео с кастинга, со съемок. Как будто это могло чем-то помочь. Вернуть их домой. Но у моего фильма теперь была совсем другая судьба. Он больше не мог быть тем, чем был раньше. Его невозможно смотреть, не думая о Давиде. И тогда я понял, что я должен сделать что-то теми инструментами, что у меня есть. Что я должен попробовать снять фильм.

Как отреагировала семья Кунио на вашу идею?

Я очень боялся причинить им еще больше боли. Я сказал им, что не знаю, во что это выльется. Я просто пробую что-то сделать. Если вам будет некомфортно, скажите, и мы не будем этого делать. Когда я понял, что хочу поговорить с Эйтаном на камеру, я спросил его, готов ли он. Он сказал: "Да". Я переспросил: "Ты уверен? Я не хочу возвращать тебя в травму". А он ответил: "С 7 октября я переживаю это снова и снова. Каждое утро, каждый вечер, каждую минуту я прокручиваю в голове то, что случилось. Так что для меня нет разницы – говорить об этом с тобой или нет, это и так всегда со мной". Это было еще одним напоминанием о том, насколько случившееся 7 октября травматично. В травме находятся все. Не только те, кого похитили, но и те, кто спасся. Они тоже живут в какой-то адской рутине боли.

В вашем фильме есть очень важная составляющая – это кадры, снятые самим Давидом. Это кадры счастливой семьи, цветущего кибуца Нир-Оз, апельсиновых рощ, которые так любит отец Давида. И при этом вы с Эйтаном ходите по сегодняшнему кибуцу – среди сгоревших домов, разоренных полей. Эйтан рассказывает как долгие часы в горящем доме ждал помощи, как попрощался со своими маленькими детьми, потому что думал, что все они погибнут. Эти кадры создают очень важный эффект – они показывают всю трагедию 7 октября.

Ты права. Это действительно ключевой момент фильма – увидеть прошлое, увидеть, как они жили, и то, что стало с кибуцем, со всеми нами после 7 октября. Тогда, 13 лет назад, мы не очень понимали, зачем просим Давида и Эйтана снимать кибуц. Просто попросили их взять камеры и снимать свою жизнь, свою повседневную рутину, потому что думали, что, возможно, из этого получится что-то вроде документального фильма, закулисного материала о создании фильма, который мы могли бы использовать для PR. Но после того, как фильм был готов, PR-компания решила, что этот материал не особенно важен и не так уж актуален. Так что он лежал в архиве. Найти его сегодня было все равно что обнаружить настоящий клад.

Как восприняли фильм на Берлинале? Западная аудитория сегодня не особо склонна к сочувствию израильской стороне конфликта.

Я очень нервничал перед показами в Берлине. Триша Таттл, директор фестиваля, лично позвонила мне с предложением, чтобы "Письмо Давиду" вошел в программу. Конечно, я был взволнован и рад, что его выбрали, потому что я не что-то само собой разумеющееся сегодня. Но Триша сказала, что ей очень понравился фильм – его гуманистическая сторона, тот факт, что он посвящён самому кино. Она отметила и еще одну очень важную деталь: фильм "Юность" был показан на Берлинале в 2013 году, и Давид является частью этого киносообщества. И таким образом этот показ тоже стал проявлением солидарности Берлинале с Давидом и его семьёй. Я был очень рад этому, но и переживал, потому что не знал, как публика отреагирует, учитывая не очень доброжелательное отношение к Израилю сегодня. Но к нему отнеслись очень хорошо. И для меня это огромное облегчение.

А почему "Письмо Давиду" включили в программу Berlinale Special? Почему он не участвовал в конкурсе, как, например, картина "Обнимая Лиат" ("Holding Liat") – тоже об израильской заложнице, но снятый американским режиссером? В итоге эта лента получила "Серебряного медведя" как лучший документальный фильм, хотя с кинематографической точки зрения твой фильм гораздо богаче, интереснее сделан и изобретательнее.

Когда мы разговаривали с Тришей Таттл, она сказала, что считает "Письмо Давиду" событием, а не просто фильмом. Она не была уверена, правильно ли включать его в конкурсную программу. Она сказала: "Это не тот фильм, который создан ради наград. Это не часть игры. Это что-то большее". И я с ней согласен. Думаю, что это было правильно в том числе из-за политической атмосферы. Но даже без этого я чувствовал, что фильм не был создан для того, чтобы выигрывать награды или демонстрировать мои режиссерские способности. Это был очень личный проект. Поэтому я не чувствовал, что мне необходимо участвовать в конкурсе. Возможно, если бы я настоял, фильм и включили бы в конкурсную программу. Не было какого-то чёткого решения, исключавшего такую возможность. Но Триша предложила именно этот формат, и мне показалось, что это правильный путь. В конечном итоге я рад, что у фильма были такие показы – без напряжённой атмосферы соревнования. "Holding the Art" – это законченная история, потому что Лиат Ацили на свободе. Эта история завершилась, её можно рассматривать как целостное произведение. Но мой фильм – не законченный. Он останется незавершённым, пока реальность не поставит в нём финальную точку, пока Давид и его младший брат Ариэль не будут освобождены. И в этом тоже важный смысл: он отражает реальность, внутри которой мы находимся прямо сейчас.

Ты знал, что Триша собирается выйти на красную дорожку с портретом Давида вместе с другими кинематографистами?

Нет, я этого не знал. Это стало для нас сюрпризом. Мы знали, что люди будут стоять за пределами красной дорожки с портретами (на Потсдамской площади перед церемонией открытия стояли несколько активистов с портретами Давида и его брата и израильскими флагами – прим.ред.), но не знали, что это произойдёт прямо на красной дорожке, что Триша выйдет с портретом Давида, что ее поддержат немецкие кинематографисты. Это было очень трогательно, мы почувствовали настоящую солидарность. Такой, знаешь, искренний, базовый гуманизм. Я очень ценю то, что Триша сделала, и что она на протяжении всего фестиваля открыто выражала свою поддержку. Она прямо говорила о своей эмпатии к тому, что произошло с Давидом и его семьёй, и демонстрировала солидарность. Это действительно важно.

Как семья Кунио отреагировала на участие фильма в Берлинале?

Они были очень тронуты. Их растрогал сам факт того, что фильм выбрали для показа. У них остались очень тёплые воспоминания с прошлого раза, когда они были там со мной. Они чувствовали себя немного как звёзды тогда. Так что это было своего рода замыкание круга, которое принесло много надежды. И, что не менее важно, люди услышали их голос, их крик о помощи. Давида помнят, о нём говорят. И также это было признанием его самого и фильма, в котором он участвовал. Так что для них это было очень важным событием.

Они не поехали на Берлинале?

Они хотели поехать с нами в Берлин, но это совпало с моментом сделки, когда многих заложников начали возвращать. Среди них были люди, у которых были важные свидетельства, один из них даже встречался с Давидом там, в Газе. Поэтому они решили остаться, чтобы быть рядом и получать информацию как можно быстрее. Но мы ежедневно держали их в курсе всего, что происходило, и они были глубоко тронуты.

Какой будет судьба "Письма Давиду"? Очень хотелось бы, чтобы его увидело как можно больше людей.

Сейчас идут переговоры о продаже фильма для показа за пределами Израиля. Надеюсь, что со временем все детали утрясутся, и у нас будет больше информации, которой мы сможем поделиться. Я тоже хочу, чтобы этот фильм увидели по всему миру. И не только в контексте самой ситуации, но и с точки зрения того, как мы рассказываем эту историю, как показываем Давида. Я хочу, чтобы люди прочувствовали этот человеческий аспект. Если фильм сможет дойти до зрителей по всему миру, я был бы рад путешествовать с ним, показывать его, говорить о том, что происходит. Так что будем надеяться. В Израиле его скоро выпустят и в кинотеатрах, и на телевидении.

Ярден Бибас, который тоже есть на документальных кадрах в вашем фильме, сегодня чувствует себя некомфортно из-за этой трагически обрушившейся на него известности. Как ты думаешь, как Давид и Ариэль отреагируют на то, что теперь они стали известными, что их история дошла до Берлина?

Давид уже бывал на Берлинале, так что для него это не совсем новая ситуация. Конечно, я не знаю, что они почувствуют, когда вернутся. Это сложно предсказать. Но у меня есть ощущение, что Давиду понравится этот жест – фильм, который мы сделали для него.

Его жена Шарон рассказала мне одну важную вещь. Когда они еще были в плену вместе, перед тем как её освободили, он сказал ей что-то вроде: "Пожалуйста, расскажи всем, что я здесь, чтобы никто не забыл обо мне". Этот фильм – именно об этом, о том, чтобы о Давиде не забыли. Кроме того, в фильме много личных моментов – это мое обращение к нему, этот фильм о нашей связи, о нашей дружбе. Я думаю, он увидит ту любовь, которую я к нему испытываю, и поймёт, насколько важно для меня было его участие в моем первом фильме. Этот фильм – это письмо любви. И я надеюсь, что он почувствует эту любовь. И Ариэль тоже.