Председатель израильского союза ликвидаторов о кошмаре Чернобыля. Интервью

Взрыв четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года считается самой тяжелой техногенной катастрофой в мировой истории. Сегодня отмечается 25 лет с того "черного дня". При разрушении реактора в атмосферу попало огромное количество радиоактивных частиц, загрязнению подверглась территория более 150 кв. километров. В зоне заражения оказались десятки миллионов людей, сотни тысяч принимали участие в ликвидации последствий аварии.

С началом большой алии множество жителей пострадавших районов оказались в Израиле. На историческую родину приехали и полторы тысячи ликвидаторов. Здесь им пришлось вести борьбу как с местной, так и с российской и украинской бюрократией. Несмотря на то, что ликвидаторам удалось добиться признания своего статуса, поражений в этой борьбе было больше, чем побед. До сих пор не решен вопрос о пенсиях.

Председатель израильского союза ликвидаторов последствий чернобыльской аварии Александр Калантырский был одним из руководителей строительства саркофага. В беседе с корреспондентом NEWSru.co.il он поделился воспоминаниями о 1986 годе и рассказал о проблемах, с которыми сталкиваются его бывшие коллеги.

Расскажите, пожалуйста, как вы оказались в Чернобыле?

Я коренной москвич, окончил школу, а затем Московский инженерно-строительный институт. По распределению попал в министерство среднего машиностроения – именно оно занималось в СССР атомной промышленностью, а точнее, атомным оружием.

Авария произошла 26 апреля. 18 дней руководство страны молчало о том, что случилось, 14 мая выступил Горбачев, а 15-го политбюро поручило нашему министерству построить саркофаг. После некоторых подготовительных работ стали подбирать команду. Я был главным инженером строительно-монтажного подразделения управления, занимавшегося возведением укрытия, которое в народе называли "саркофаг". Так и попал в Чернобыль.

О том, что там случилось, я узнал в день аварии. 26 апреля была суббота, в министерстве проходил партийно-хозяйственный актив, на котором делал доклад министр. И мне из министерства позвонил приятель и сказал: "Саша, ты не представляешь, что произошло в Чернобыле".

Когда вы туда прибыли?

Только второго июня. Как я уже говорил, 15 мая политбюро приняло решение о строительстве, с 21-го по 26-е министр с командой делал обследование, московский поезд с техникой и рабочими выехал на место 29 мая, а к его прибытию я прилетел туда.

Сколько времени вы там пробыли?

Долго, до 30 ноября, когда перекрыли последнее перекрытие саркофага. Правда, месяц был перерыв – с 20 октября по 19 ноября я лежал в Московской шестой больнице, где лежали пожарные.

Вы понимали, на какой риск идете? Наверное, нельзя делать такие вещи на одном энтузиазме?

Энтузиазм? Вы знаете, я не понимаю этого слова. Это была работа, мы понимали, зачем мы туда поехали, и понимали, что там надо сделать. Мы же работали в той системе, так что знали, что это такое. Но, конечно, такого, что там произошло, никто не ожидал. Сейчас много говорят о Фукусиме. Так вот, МАГАТЭ сравнить два эти случая не может.

В Чернобыле взорвался четвертый энергоблок, и с 26 апреля по 17 июня в открытом пространстве шла атомная реакция. В Фукусиме шесть реакторов, и все закрыты. Там есть утечка, выбросы, повреждений много, но, слава богу, взрыва не было. А в Чернобыле был кошмар. Я не физик, а инженер-строитель, но ребята из института Курчатова говорили, что уровень выброшенной радиации – Хиросима плюс Нагасаки, умноженные на двести пятьдесят.

Тем более, что там были элементы, которых не было ни в Хиросиме, ни в Нагасаки, ни в Фукусиме. Скажем, плутоний – период полураспада 24.000 лет. Правда, радиоактивный йод полураспадается за восемь с половиной дней.

Вы знаете, какую дозу получили?

Конечно, знаю, но вам не скажу – я никого пугать не собираюсь. Если человек набирал норму в 25 БЭРов, то его выводили из зоны. У меня больше. Меня просто взяли и вывезли в госпиталь с внутренним кровотечением.

Когда вы приехали в Израиль, насколько здесь понимали, о чем идет речь?

Я приехал в 1992-м году, и должен сказать, что многие из тех, кто принимает решения, до сих пор не очень понимают, что такое Чернобыль. Несмотря на то, что мы "продавили" два законопроекта, в чем нам помогли русскоязычные депутаты, но пока из трех требований, которые мы предъявили государству – признать статус, предоставить юридическую защиту и начать комплексные переговоры со странами исхода, законодательно принято только первое из них. Признали статус, предоставляют одноразовую помощь, которая даже не окупает лекарства, не говоря уже обо всем остальном. В то же время страны исхода ничего не дали ликвидаторам. Ни одна из них.

Но насколько я знаю, как в России, так и на Украине приняты законы о льготах ликвидаторам.

Конечно. Я приехал сюда в 92-м, и уже год был на пенсии. Ликвидаторы 86-го года выходили на пенсию на десять лет раньше. Там есть законы, обеспечивающие социальную защиту ликвидаторов. Скажем, если у вас не хватает нормы жилья, то после подачи заявления в течение года вам должны его предоставить. Если кто-то не выполняет закон, то есть суды. Я не знаю ни одного случая проигрыша ликвидаторами такого иска.

Но в Израиле ничего этого нет. Более того, проживающие в нашей стране ликвидаторы, сохранившие российское гражданство, получают минимальную базисную пенсию без каких-либо предусмотренных законом компенсаций. То есть, нам положена такая же пенсия, как 37.000 другим гражданам России пенсионного возраста, постоянно проживающим в Израиле. А Украина вообще ничего не дает. Без пенсии остались и ликвидаторы, приехавшие в Израиль до 1993 года.

Есть ли какие-то рычаги влияния, чтобы изменить эту ситуацию?

Мы давали властям Израиля такие рычаги, но они ими не воспользовались. Мы написали массу писем премьер-министрам, в том числе – и Биби Нетаниягу еще во время первой каденции. Когда начались переговоры о передаче России Сергиева подворья, мы предложили увязать это с нашими льготами и компенсациями, но все осталось без движения. Перед последней поездкой Нетаниягу в Москву ключи от подворья по его распоряжению были переданы послу России, хотя в марте мы написали письмо, что пока с нами не рассчитаются, этого делать нельзя.

С Украиной то же самое. Для того, чтобы обеспечить социальную защиту своих граждан, она обратилась в Международный валютный фонд и получает оттуда транши. Мы предложили властям нашей страны, чтобы через Банк Израиля они обратились в МВФ и приостановили передачу траншей, пока Украина не рассчитается с ликвидаторами. Тем более, что Стэнли Фишер в прошлом входил в руководство МВФ. Но со стороны властей Израиля – ноль внимания.

Есть ли возможность добиться защиты ваших прав в судебном порядке?

Безусловно, есть, но для этого нужны средства, которых у нас нет. Как я уже говорил, российские ликвидаторы не проиграли ни одного иска, они были удовлетворены или в самой России, или Страсбургским судом. Но заниматься этим должны власти, ведь они приняли нас, зная, к какой категории мы принадлежим. Каждый репатриант заполнял две анкеты – "Сохнута" и посольства. 14-й пункт второй из этих анкет гласит: "Работали ли вы с радиоактивными веществами?". Я написал, что являюсь участником ликвидации последствий чернобыльской катастрофы. Так что они знали, кого принимали.

Сколько ликвидаторов находится сегодня в нашей стране?

Живых – 1314, мертвых – больше трехсот. Это 20% от общего количества. Если сравнивать с такой категорией, как инвалиды Второй мировой войны, то смертность среди них с 1992 года и до сегодняшнего дня ниже, чем среди ликвидаторов. И это при том, что война закончилась в 1945-м, а авария на АЭС произошла в 1986-м. Тем не менее, инвалиды имеют социальную защиту, а мы – нет.

О каких медицинских проблемах идет речь?

Знаете, я, хоть я и инженер-строитель, дважды выступал с докладом на медицинских конференциях ООН. И врачей интересовало изменение уровня радиации в 30-километровой зоне отчуждения по мере возведения саркофага. И я им давал данные и по медицинским проблемам. А они самые разнообразные – заболевания сердечно-сосудистой системы – ишемическая болезнь, пульсирующая аритмия, онкологические заболевания – от щитовидной железы до рака костей. Стронций-90 оседает только в костях и не подлежит выводу из организма.

Есть и проблемы нервного порядка. По данным российского центра, который занимается проблемами чернобыльской катастрофы, 27% ликвидаторов склонны к суициду. У нас было два таких случая, один кончился трагически. Сын ликвидатора стал инвалидом после теракта в "Дельфинарии", и отец не выдержал и покончил с собой через несколько лет после теракта, когда понял, что сына нельзя вывести на нормальный уровень жизни.

Во втором случае ликвидатор, психически неуравновешенный человек, выгнал жену и дочерей из дома, заперся и поджег дом. Его спасли и судили. Я написал письмо судье с просьбой не выносить жесткий приговор, а направить на лечение. Тем не менее, она приговорила его к 30 месяцам тюрьмы. Это зря – парень нуждался в психологической помощи. Он вышел досрочно, мы ему помогли, и сейчас это вполне дееспособный человек, ни дочери, ни жена на него не жалуются.

Располагаете ли вы данными, сколько людей репатриировались в Израиль из зоны заражения?

Я этого сказать не могу. Те, кто подвержен радиофобии, кричат, что 400.000 человек. По моей оценке, есть три категории пострадавших. Первая – те, кого выселили из 30-километровой зоны, вторая – ликвидаторы, а третья – социально-экономическая зона, которая, по нормам МАГАТЭ пригодна для жилья, но не для сельского хозяйства, ведь травы и корнеплоды концентрируют нуклиды, а живность ест их и ее молоко и мясо тоже становится негодным для еды.

Из этой третьей зоны, по моей оценке, в Израиль приехали 17.000 человек. Но в их социальной защите нет необходимости. Там им выдавали пособие на чистое питание, чтобы они не пользовались плодами, выращенными на этой земле. Но в Израиле-то питание чистое. Так что самые большие последствия авария имела для ликвидаторов, и мы считаем, что имеем право на социальную помощь.

Какой смысл добиваться признания статуса ликвидатора, если он не дает прав на какие-либо существенные льготы?

В Израиле не признают два международных пакта – венский о гражданской ответственности за атомную безопасность, и парижский – об ответственности государства за нанесенный ядерный ущерб. Несмотря на то, что их принимает весь мир, Израиль, скорее всего, из-за Димоны, отказывается их подписывать. Поэтому мы защиты здесь не находим, и страны исхода крадут наши деньги. Государство Израиль много может сделать, но оно просто не хочет. Поэтому и сложилось такое положение.

Беседовал Павел Вигдорчик