"Мы не комиссары от сионизма". Интервью с Натаном Щаранским
В январе 2018 года бывшему узнику Сиона, бывшему министру в правительствах Израиля и депутату нескольких Кнессетов Натану Щаранскому исполнилось 70 лет. Вскоре заканчивается его каденция на посту главы Еврейского агентства ("Сохнут"), длившаяся девять лет.
В интервью NEWSru.co.il Щаранский подвел итоги работы во главе "Сохнута", рассказал о своем отношении к некоторым законодательным инициативам и объявил, что не намерен баллотироваться на пост президента Израиля.
Беседовал Габи Вольфсон.
Господин Щаранский, вы заканчиваете вторую каденцию во главе "Сохнута". Вы находитесь на этом посту девять лет. Это долго, особенно в сравнении с нашими правительственными структурами. Есть ощущение, что сделано все?
Я думаю, что, когда человек чувствует, что сделал все – это неестественное чувство, так как оно означает, что или человеку пора умирать, или он хотел сделать мало. Нет ощущения, что сделано все. Задача в том, чтобы сделать то, что можешь, продвинуть вперед организацию и дать возможность другим вести ее дальше. Когда заканчивалась вторая каденция, я пришел к Нетаниягу и сказал, что пора думать о преемнике. Он пытался меня отговорить, сказав, что сам рассчитывает быть на своем посту больше, чем две каденции. Но я думаю, что здоровее и для человека, и для организации, если нет ощущения, что организация не может без этого человека или человек не может без организации. Должно быть постоянное движение мысли и развитие идей, а у разных возрастов есть разное понимание. Я не согласился на дополнительную каденцию, но у меня есть золотая цифра "9". Я девять лет провел в тюрьме, девять лет провел в правительстве, теперь девять лет в "Сохнуте". Думаю, что многое удалось. "Сохнут" сейчас совершенно другой, и крайне важно, чтобы приходили новые люди. В моей жизни ничего не меняется, я уже 40 лет занят одним и тем же – связываю Израиль и евреев, и буду продолжать этим заниматься. Но "Сохнут" сейчас вышел на совершенно иной уровень своей деятельности, занимает совершенно иное место в диалоге между евреями и Израилем.
У "Сохнута" есть две декларированные задачи: способствовать репатриации евреев в Израиль и помогать развитию еврейской жизни в диаспоре. Что вы, как глава "Сохнута", видели для себя приоритетным? Понятно, что все комплексно, и тем не менее.
Это очень искусственная и неправильная постановка вопроса. Могу сказать, что может быть с этим связано главное идейное изменение, которое я принес. Раньше главным и почти единственным критерием работы была репатриация. И каждый работник оценивался по тому, сколько репатриантов приехало из района, который он курировал, сколько репатриировалось в то время, когда он возглавлял тот или иной отдел. Я считал, что это может быть было верно в прошлом, когда надо было спасать евреев. Это было верно во времена Холокоста и перед ним, когда всеми правдами и неправдами нужно было привозить евреев. Это было верно, когда вывозили евреев из арабских стран, воспользовавшись моментом и возможностью организовать репатриацию. Это было верно до падения "железного занавеса" и, кстати говоря, после его падения, когда никто не знал, упал ли он навсегда или на несколько месяцев. Тогда за несколько недель "Сохнут" организовал гигантскую операцию от Бреста до Сахалина. Сейчас, за исключением нескольких секретных операций, большинство репатриантов – это то, что я называю "алия свободного выбора". Даже во Франции, о которой говорят, что мол евреи бегут оттуда, ситуация не совсем такая. Половина евреев Франции уже решили уехать. 300 тысяч французских евреев решили, что будущее их детей не во Франции. Но это не бегство. Люди строят свою жизнь, люди смотрят на свое финансовое положение, оценивают, могут ли они купить квартиру в Иерусалиме или в Нетании, оценивают иные факторы. Этих людей не надо спасать, они свободно выбирают. И для того, чтобы они выбрали Израиль, надо укреплять ощущение связи с еврейским народом, с еврейской общиной, с еврейским государством. Основа здоровья нашей еврейской семьи – это укрепление национальной идентичности, чувства связи с историей и так далее. Первые 19 лет я был лишен этого чувства, и вся моя жизнь была приспособленческой. Но если эта идентичность будет, если чувство связи будет, то кто-то решит репатриироваться, и мы сделаем все, чтобы ему помочь. Кто-то не репатриируется, но будет очень активен в своей общине. Кто-то будет только ходить на демонстрации в поддержку Израиля, кто-то ограничится тем, что даст своим детям еврейское образование. Каждый определит свой путь сам. Мы не комиссары от сионизма, мы не диктуем: кому на какой остановке выходить. Мы даем возможность людям ехать, а они сами решат, какая остановка им по душе. Мы поставили в центр нашей деятельности укрепление связи евреев с их "семьей". Мы этого достигаем, привозя евреев сюда – будь то в рамках репатриации, будь то в рамках таких программ как "Маса", "Таглит" и так далее. Мы этого добиваемся, привозя Израиль туда. За эти годы гигантски выросло число посланников, которые кстати стали гораздо моложе. И третий путь – встречи между израильтянами и не израильтянами в третьих странах.
Вы говорите о национальном коллективе как о семье.
Именно. Мало кто понимает, насколько это важное, определяющее чувство. Знаете, я очень люблю беседовать со студентами, которые находятся здесь уже несколько месяцев рамках одной из наших программ. Как правило, они приезжают с критикой в адрес Израиля, причем у каждого критика своя: кто-то говорит, что Израиль "раздает территории", кто-то говорит, что Израиль не хочет мира. Кому-то кажется, что мы перестаем быть еврейским государством и привозим гоев, кому-то наоборот, что Израиль становится фундаменталистской страной. И каждый находит в Израиле какого-то авторитета, который дает пищу для этой критики. После того, как я выслушиваю все это, обязательно спрашиваю, как изменилось отношение к Израилю за время пребывания здесь. Ответ один: "Мы нашли семью. Здесь критика – это внутри семьи, здесь каждый таксист интересуется, откуда моя семья". Вот это родственное чувство необходимо развивать и укреплять.
По вашему мнению, у еврейских общин в диаспоре есть будущее? Мы слышим о происходящем в США, об ассимиляции, о растущем числе смешанных браков.
Ассимиляция – это огромная проблема, причем в России не меньшая, чем в США. Сейчас эта проблема становится все более острой в Латинской Америке. Про Европу и говорить нечего. Поэтому трудно быть оптимистом, когда мы говорим о будущем общин в диаспоре. Существуют два якоря или, если хотите, два тормоза этого процесса: вера и сионизм. Если есть связь с традицией или если есть связь с Израилем, есть почва для деятельности. Если есть и то и другое – вы гарантированы от ассимиляции. Если нет ни того, ни другого, то ваши внуки не будут евреями.
Антисемитизм не является фактором, тормозящим этот процесс?
Антисемитизм толкает людей записываться неевреями, вступать в смешанные браки. Очень многие почему-то думают, что антисемитизм – лучший друг сионизма, и после каждого теракта или взрыва начинают состязаться: кто раньше и громче предложит евреям ехать в Израиль. Кстати, многие на меня злятся, так как я этого не делаю. Помню, как во время визита во Францию Нетаниягу призвал тамошних евреев немедленно репатриироваться. Корреспонденты смотрели на меня и были очень удивлены, что я не говорю того же самого. А я объяснил свою позицию Нетаниягу, он согласился со мной, и уже на следующий день стал говорить гораздо осторожнее, мол "ваше право решать, где жить, но моя обязанность, как премьер-министра, напомнить вам, что у вас есть дом в Израиле". Это совсем иной стиль и имеет совсем иной эффект. Если говорить об Израиле, как о бомбоубежище, то надо помнить, что в мире есть много бомбоубежищ. Майями – прекрасное бомбоубежище. Доводом должно быть, что здесь человек будет иметь такую степень свободы развития своей еврейской жизни, какую не будет иметь нигде более. Так что я не хочу, чтобы антисемитизм был нашим другом. Но что касается будущего общин в диаспоре, то статистика однозначна: без связи с традицией и Израилем, внуки еврея перестают быть евреями. И единственный способ затормозить этот процесс – работать над связью с еврейской семьей. Все наши проекты, в конечном счете, направлены на это. И по самым пессимистичным или оптимистичным прогнозам, еще два-три поколения просуществуют, не ассимилировавшись. Для нас совершенно небезразлична судьба миллионов этих людей. Поэтому борьба за сохранение еврейских общин в диаспоре не противоречит работе на алию. Это звенья одной цепи.
На период вашего пребывания во главе "Сохнута" пришлась новая волна алии. Франция, Украина и Россия.
Нельзя говорить об Украине и России, как о новой волне, но если вы посмотрите на цифры, то увидите тенденцию. Когда я возглавил "Сохнут", число репатриантов составляло 15-16 тысяч в год. Сегодня оно вращается вокруг 30 тысяч.
Это иная алия? Непохожая на предыдущие?
Прежде всего, Украина и Россия – это совсем разные истории. С Украины едут в основном из-за войны и экономического положения, а из России из-за того, что она закрывается от западного мира. Многие из тех, кто жили в России и преуспевали, вдруг почувствовали, что все это может закончиться. И в этой ситуации наиболее легким и естественным путем является путь в Израиль. Не единственным, но все же наиболее доступным. Мы не можем нести ответственность за войну на Украине, мы не можем нести ответственность за политику России, даже не столько в отношении евреев, сколько в отношении Запада. Мы не можем и быть ответственными за антисемитизм мусульман во Франции. Но наша ответственность состоит в том, чтобы при выборе страны главной опцией был Израиль.
"Сохнут" адаптируется к изменениям, которые происходят, в том числе и среди репатриантов? Есть понимание того, что за люди собираются приезжать и приезжают?
Это важная тема. Раньше существовала "китайская стена" между отделом алии и всеми другими отделами. Бывали ситуации, когда сотрудники отдела алии и отдела образования и еврейской культуры, работавшие в одном городе, враждовали, боролись друг с другом. Я собрал как-то сотрудников отдела алии и сотрудников отдела культуры, курировавших страны бывшего СССР. В комнате царила такая враждебность, такая взаимная ярость. Одни кричали: "Какая там культура, это все равно, что накладывать лак трупу", а вторые кричали: "Вы вывозите гоев, там и евреев давно нет". Сегодня, и это действительно предмет моей гордости, всего этого нет.
Те, кто сегодня работают в России, знают, как разговаривать с людьми, которые собираются репатриироваться? Понимают людей, с которыми разговаривают?
Знаете, как строится система летних лагерей? Те, кто уехали двадцать лет назад, создают программу, те, кто уехали пять лет назад, руководят ее реализацией на практике, те, кто только думают о репатриации, работают вожатыми в лагерях, те, кто вчера еще не знали, что они евреи, приходят туда. Это создает интеграцию. Не могу сказать, что ситуация идеальна, но нет другой организации, которая была бы настолько динамичной. Мы предсказали волну алии из Франции. Я в свое время сказал, что надо обратить внимание на происходящее в этой стране, так как темпы алии оттуда достигли 0,5% в год. Мы в свое время установили параметр, согласно которому, нормальные темпы алии из свободного мира – примерно 0,1-0,2% от общины в год. Если это число составляет 0,5% – значит происходят какие-то серьезные внутренние процессы. Если 1% – это бегство. Так вот во Франции в свое время достигло 1%, потом снизилось до 0,5%.
А в России?
В России очень сложно подсчитать. С территории бывшего СССР приезжают примерно 15 тысяч в год. Если считать, что там есть примерно 300 тысяч человек, обладающих правом на репатриацию, то это около 5%.
Очень много по вашей модели.
Очень много, да. Мы правда помним, что бывали времена, когда приезжали и 120 тысяч в год.
В бывшем СССР остались всего 300 тысяч человек, обладающих правом на репатриацию?
Это официальные цифры. Кто-то считает, что есть 360 тысяч, в ХАБАДе вообще говорят про миллион.
С самых разных сторон звучит критика в адрес "Сохнута", по поводу того, что в рамках различных программ приезжают в Израиль люди, не имеющие к еврейству никакого отношения.
Только неясно, почему претензии предъявляют "Сохнуту", а не государству Израиль, которое в 1951 году приняло закон о возвращении, согласно которому каждый, у кого есть еврейские дедушка или бабушка, имеет право на получение гражданства. "Сохнут" работает с теми, кто подпадает под закон о возвращении.
То есть принять участие в программе "Сохнута" может только человек, имеющий право на приезд в Израиль и получение гражданства в соответствии с законом о возвращении?
Именно так. В религиозных программах иначе. Например, ХАБАД, который организует летние лагеря, объявляет, что могут принять участие только евреи по Галахе. В наших программах все опирается на закон о возвращении.
Кто-то проверяет документы, декларации и так далее?
Еще как. К нам, кстати, гораздо чаще предъявляют претензии с другой стороны, обвиняя в том, что проверки слишком тщательные. Но что касается России и Украины, то мне очень просто дать ответ: проверяем вообще не мы. Проверяет "Бюро по связям" ("Натив").
"Бюро" проверяет?
Да. Консул проверяет наличие у человека права на репатриацию. В этом нет необходимости, если человек хочет принять участие в одном из наших местных лагерей. Но, если речь заходит о репатриации, то, конечно, консул проверяет.
А если человек хочет принять участие в одной из программ в Израиле? НААЛЕ, Сэла и так далее?
Тогда тоже проверяет консул. И мы получаем огромное число жалоб. "Я еврей, но у дедушки и бабушки все документы сгорели". Мы не вмешиваемся в такой ситуации.
И что происходит? "Я еврей, но документов нет. Сгорели, пропали".
Сложно тогда. С человеком беседуют, просят показать фотографии, возможно беседуют на идиш. Это не по нашей части, но проверяется очень тщательно. Но вообще сейчас стало меньше случаев обмана, а раньше, когда люди бежали из бывшего СССР, таких примеров было предостаточно. Я помню, как в 1999 году в моем родном городе Донецке в бытность мою министром внутренних дел разоблачили ни много ни мало целую "фабрику свадеб". В аэропорту представительница консульства обратила внимание, что лица на свадебных фотографиях повторяются. "Женихи" меняются, а "невеста", одна и та же. Было множество картелей по изготовлению фальшивых метрик, по заключению фиктивных браков. Мы, как правило, не вмешиваемся.
Но с точки зрения правил, для того, чтобы принять участие в программе "Сохнута", человек должен получить подтверждение того, что он имеет право на репатриацию.
Да, что он подпадает под закон о возвращении. Во всех странах мира кроме бывшего СССР этим занимается "Сохнут". Там, где был "железный занавес", а соответственно не все легко и просто с документами, этим занимается "Натив".
Сегодня многие спорят о допустимости и необходимости изменения закона о возвращении. Кто-то требует ужесточить, кто-то требует вовсе отменить.
Это естественно, так как есть силы, имеющие противоположные интересы. Я думаю, что закон о возвращении лучше не трогать. Когда начинаешь трогать законы такого масштаба, никогда не знаешь, чем и где это закончится.
Зачастую в адрес "Сохнута" звучат обвинения, что организация стремится привезти как можно больше людей в Израиль, чтобы оправдать свое существование.
Даже если в этом обвинении была доля истины, то речь идет не об оправдании существования, а об идеологии, в соответствии с которой долгое время жило это государство. Я помню, как вскоре после приезда попал на несколько заседаний управления "Сохнута". Там были два полярных подхода. С одной стороны были израильтяне, которые говорили представителям диаспоры: "Мы вас спасаем. Вы или уедете в Израиль, или ассимилируетесь. Перед тем, как ассимилироваться, отдайте нам ваши деньги, чтобы хоть они не пропали". С другой стороны были американцы, которые говорили израильтянам: "Мы вас спасаем. Вы бедные, маленькие, слабые, но мы больше не позволим, чтобы наших братьев обижали". Такие были противоречия. Но вот эту систему, по которой нужно всех как можно быстрее свезти в Израиль, а уже здесь заниматься вопросами самоидетификации и так далее, я полностью изменил. Никто из сотрудников не оценивается по тому, сколько евреев он привез. Во-первых, не от нас зависит, где будет вспышка антисемитизма или теракт. Нужна систематическая работа по укреплению связей с мировым еврейством. Меня даже обвиняли в антисионизме, а одна уважаемая министр, имя которой я не буду называть, потребовала у премьера лишить нас мандата, так как "Щаранский превратил "Сохнут" в министерство туризма". Нетаниягу, правда меня поддержал. Факт состоит в том, что алия увеличилась вдвое и огромный ее компонент – это люди, принимавшие участие в летних лагерях, семинарах и иных мероприятиях "Сохнута".
Каков процент репатриантов, принимавших участие в таких программах?
Почти 50%. А раньше было примерно 10%. Это говорит о том, что люди принимают решение не просто так, не под влиянием какого-то импульса, а все серьезно взвесив и оценив. Это и есть свободный выбор. И получилось, что "десионизировав" работу "Сохнута" мы увеличили алию вдвое.
В последнее время часто приходится слышать об отдалении между Израилем и еврейством диаспоры, о том, что Израиль перестает быть центром еврейства. Вы ощущаете эту тенденцию?
Таких тенденций две – одна отдаление, вторая сближение. Когда говорят об отдалении, в первую очередь имеют в виду общину США. Очень сильную, преуспевающую, составляющую 75% еврейского мира диаспоры. И в отношениях с ней, конечно, имеет место элемент отдаления.
С чем это связано?
С разными формами выживания. Что нужно еврею, живущему в Израиле, чтобы сохранить свое еврейство? Нужно защищать Израиль и нужно иметь общий фундамент, такой как религия, культура и так далее. Что нужно американскому еврею? Нужно, чтобы община находилась в либеральном мире, где меньшинства не преследуются. Именно с этим связано массовое голосование евреев за Демократическую партию. Еще один важный момент – форма существования, которая позволит комфортно себя чувствовать в нееврейской среде. Поэтому реформистский или консервативный иудаизм – это форма выживания американских евреев в чуждой среде. Я хочу сказать, что есть объективные причины, из-за которых и в вопросах безопасности, и в вопросах места религии в жизни, есть разногласия. Многие считают, что все происходит из-за того, что у Дери слишком много власти, а на самом деле для обычного нерелигиозного израильтянина жива формула Бен Гуриона: он не ходит в синагогу, но эта синагога обязательно ортодоксальная. "Сохнут" долгое время не был фактором в этом диалоге. И именно благодаря реформам, которые мы совершили, благодаря изменению приоритетов, стал возможен диалог между равными. Не одна сторона рвется спасать другую, а идет диалог.
Например о Котеле или о гиюре?
Например. Ведь нет другой платформы, на которой реформисты и консерваторы могут вести диалог с представителями израильского истеблишмента.
Именно поэтому вы были тем, кто помогал изыскать компромисс по вопросу о Стене плача.
Например. С одной стороны, есть немалые достижения, поскольку идет гораздо более глубокий, чем ранее диалог. С другой стороны, есть много препятствий и разногласий.
Что происходит с компромиссом по вопросу о Стене плача?
Пять лет вырабатывался этот компромисс, кстати при активном участии Нетаниягу. Он давал всяческую поддержку этому процессу и вмешивался, когда это было необходимо. Сейчас, вопреки различным публикациям, физическая часть компромисса выполняется: смешанная площадь у Стены плача строится. Займет еще примерно год, прежде чем работы будут завершены, однако все продвигается. Есть дополнительные аспекты, связанные с управлением этой площадью, и так далее. Все это в настоящий момент заморожено.
Насколько я знаю, вам недавно показали текст нового законопроекта о гиюре. Ваше мнение о нем?
Это non starter. У Моше Нисима (главы комиссии, вырабатывающей текст законопроекта – прим. ред.) есть много хороших намерений. Он хочет лишить главный раввинат большой части его полномочий. В то же время, для общин диаспоры совершенно неприемлемо предложение, согласно которому впервые законодательно будут не признаваться неортодоксальные гиюры.
Какого мнения вы придерживаетесь?
Закон не нужен. Любой закон в данном случае – это размахивание красной тряпкой. Зачем? Кому это нужно?
А на практике?
На практике должен существовать единый либеральный ортодоксальный гиюр.
Ортодоксальный?
Да. Для того, чтобы создать некий общий знаменатель. Но к разработке формулы должны быть привлечены представители всех течений. Все это лежало в основе выводов комиссии Неэмана (комиссия, которую возглавлял ныне покойный профессор Яаков Неэман, предложила в 1998 году создать единую государственную систему гиюра – прим. ред.). К сожалению, ее рекомендации выполнялись лишь частично из-за постоянных возражений ультраортодоксальных партий. То, что предлагает сегодня Моше Нисим – это очень здраво, но он убежден, что результатов можно добиться путем политических назначений. Это неверно, так как путь политических назначений дает ультраортодоксам возможность грозить Нетаниягу обвалом правительства, если тот или иной человек не будет назначен. Нужно дать свободу раввинам городов создавать специальные суды по делам гиюра и утверждать гиюр.
Как вы думаете, удастся найти приемлемую для всех формулу?
Не знаю, думаю, что придется обойтись без закона и создать атмосферу либерального гиюра. При этом реформисты и консерваторы конечно кричат о том, что не хотят ничего обсуждать и требуют признания. Но думаю, что если они увидят, что большинство поддерживает это предложение, то и они примут участие в обсуждении.
Как вы относитесь к идее закона о национальном характере государства?
Идея сама по себе хорошая. Но, как в случае с гиюром, так и здесь, проблема не в идее, а в ее наполнении содержанием. Я, безусловно, очень рад, что у нас есть свое еврейское государство, что в нем развивается еврейская культура, что в нем говорят на иврите. Но так уж получилось, что хотим мы того или нет, самое большое национальное меньшинство в Израиле – арабы, а у них свой язык, который долгие годы имел статус равного с ивритом. Зачем нам сейчас понадобилось законодательно записывать, что иврит имеет более высокий статус? Мне как сионисту – это не дает ровным счетом ничего. Это лишь создает совершенно ненужное напряжение, заставляет нас оправдываться перед всем миром. Это маленький пример того, что может получиться, когда закон начинают привязывать к политическим интересам тех или иных деятелей, которые хотя получить очки в своих партиях.
Давайте поговорим о вас. Недавно спикер Кнессета Юлий Эдельштейн побывал в Москве и посетил тюрьму, в которой сидел. Вы бывали в Лефортово после освобождения?
Думаю, что был единственным политическим заключенным, кто посетил Лефортово после освобождения в качестве гостя. Это было ровно через 10 лет после освобождения, в январе 1997 года. Я был министром промышленности и торговли. Россия очень хотела, чтобы я приехал, хотела показать, что с прошлым покончено и так далее. Мне выдали справку об освобождении, я даже мог получить компенсации, целых 20 долларов за каждый год (смеется). Я сказал, что с удовольствием приеду, но поставил условием, чтобы мне дали возможность посетить Лефортово. Совсем недавно был и во Владимирской тюрьме, где сидел недолго и на своей зоне в Перми, и на мосту Глинике, где меня обменяли. Думаю, кстати, что в Лефортово мне сегодня войти бы вновь не дали уже.
Более тридцати лет после освобождения... Воспоминания еще живы?
Самые сильные воспоминания – это арест, следствие, тюрьма. Но это хорошие воспоминания.
Хорошие?
Конечно. Меня об этом спрашивали тогда, в 1997-м, мол зачем я возвращаюсь к таким болезненным моментам своей жизни. А вы подумайте – это была самая сильная тайная полиция в мире. Семнадцать высших офицеров КГБ вели мое дело, нас запугивали, нам объясняли, что сионистскому движению конец. Прошло на тот момент 20 лет. СССР нет, КГБ нет, миллион евреев уехали в Израиль, еще миллион в другие страны. А начинала все горстка евреев и сотни тысяч тех, кто нас поддерживали. Каждый раз, когда приезжаю в Москву, с огромным удовольствием показываю людям места наших демонстраций, акций и тому подобное. Это места наших побед над КГБ.
Вы заканчиваете каденции на посту главы "Сохнута". Что дальше?
Продолжу заниматься тем, чем занимаюсь уже 40 лет. Хочу преподавать, хочу писать книги. Много чего хочу.
Политика?
Нет-нет, ни в коем случае. Эту страницу своей жизни я закрыл. Нетаниягу еще до "Сохнута" предлагал мне вернуться. Я сказал ему, что не собираюсь этого делать. Девять лет в тюрьме, девять лет в политике.
О вас говорят, как о кандидате в президенты.
Это тоже политическая должность. Я не гожусь на нее. Нет, я собираюсь продолжать налаживать диалог между Израилем и еврейским миром.
Вряд ли вы мне назовете имя человека, которого хотели бы видеть на посту главы "Сохнута".
Во-первых, мне запрещено высказывать такие предпочтения. Но есть много достойных кандидатов, и я убежден, что один из них займет это место. Уже полтора года как я говорю о необходимости избрать будущего главу "Сохнута". Надеюсь, что в ближайшем будущем это произойдет.